Лиза убежала в свою комнату. Она, как нельзя кстати, вспомнила сейчас про зайца, купленного еще в те времена, когда радость жила постоянно в ее душе, а потом напрочь забытого в нижнем ящике. На ходу срывая обертку, она вернулась к, растерявшемуся было, жильцу и благодарным кивком успокоив его, проследовала в Большой дом через его комнаты.
Аленка стояла посреди огромного входного вестибюля, перед закрытыми дверями залы и тихо плакала, упрямо не отвечая на уговоры своей гувернантки, горничной Вересаевых и присоединившейся к ним Егоровны. Увидев Лизу, она зарыдала уже в голос:
– Я знала! Я знала, что ты придешь! А они говорили!
– Господи! Слава Богу! – перекрестилась горничная. – Я уж было испугалась, что снова замолчит. Что ж Вы так, барышня, хоть бы прислали кого, сказать, что урок отменяется.
На Егоровну жалко было смотреть. Променяв благополучие одного ребенка, которым для нее навсегда оставалась Лиза, на спокойствие другого, она не только не выгадала себе ничего, а еще и ловила теперь со всех сторон укоризненные взгляды, обращенные на разлюбезную ей Лизу.
– Я это, люди добрые! Меня казните! – ударила она себя сжатым кулачком в грудь. – Простите тетку неразумную. Деточка, испугалась ты тут одна, милая? А я свою-то в такой дождь не пустила на двор. Прости и ты меня. Я сейчас тебе пирожков сладких принесу. Не плачь, доню!
– Я тут стою, стою…, – все еще всхлипывала Аленка, неожиданно обрадованная таким количеством внимания к себе.
– Смотри, кто попросился ко мне укрыться от дождя, – вступила Лиза, и, присев на корточки, протянула девочке новую игрушку. – Я думаю, что вы подружитесь. Ну, успокаивайся. Все хорошо. Конечно, заниматься в таком состоянии девочка не сможет, – она распрямилась и оглядела собравшихся. – Ну, что? Все переволновались? А давайте я сегодня просто вам поиграю?
Аленку, как главное действующее лицо усадили на стул рядом с роялем, и по кивку своей учительницы, она переворачивала листы в нотах, стоящих на пюпитре. В двух креслах расположились надевший спешно брюки Гаджимханов и утирающая редкие непрошенные слезы Егоровна. На диване затихли, на время оставив дела, и горничная, и гувернантка Вересаевых. Лиза играла. Так и застал их вернувшийся в покинутый флигель Полетаев, увидев его разоренным и опустевшим, услышав запах выкипающего супа из кухни, обнаружив обрывки бумаги на полу в коридоре и заметив настежь распахнутую дверь в Большой дом. Он пошел по следу и теперь застыл в раскрытых дверях залы, завороженный открывшейся ему неожиданно мирной картиной и игрой дочери. Он понял вдруг, что впервые она не напоминает ему свою мать, а, наоборот, удивляет разительным отличием от нее, какой-то новой силой игры, мощью, иным звучанием.