– Виноват, отче. Вот я и каюсь.
– В любом случае больше так не делай. Называй священника по имени и выказывай ему хоть кроху почтения. Наверняка он хорошо относится к ребятам.
– Нет, отче. Он злой и лупит нас. В прошлом году на уроке один парень громко чихнул, и он его так отделал, что тот попал в больницу.
– Неважно. Называй его по имени, иначе не получишь прощения, понял?
– Да, отче.
– Вот и ладно. Даже боюсь спросить, нет ли еще чего-нибудь.
– Есть, отче.
– Ну говори. Я ухвачусь за стул.
– Вопрос деликатный, отче.
– Для того и существует исповедь, сын мой. Не смущайся, ты говоришь не со мной, но с Богом. Он все видит и слышит. От него ничего не утаишь.
– А зачем тогда говорить, отче? Он же все равно узнает.
– Узнает. Но он хочет, чтобы ты произнес это вслух. Ради очищения.
Я набрал воздуху в грудь. Как веревочке ни виться…
– По-моему, я не такой, как все, отче. Мои одноклассники только и говорят о девушках, а я о них совсем не думаю, я думаю о парнях, о непристойных вещах, какие с ними сделаю, ну, там, раздену и обцелую, потрогаю их хозяйство, а еще у меня есть лучший друг, он спит на соседней койке, и я беспрестанно о нем думаю, и, бывает, он уснет, а я спущу штаны и помогаю себе, все простыни испачкаю, но и потом не могу спать и все думаю о других парнях и о том, что хочу с ними делать, – а вы знаете, отче, что такое отсос?.. – и я стал писать рассказы о парнях и моем друге Джулиане, там я использую вот такие вот слова, а еще…
За перегородкой что-то грохнуло, и я осекся. В оконце тень священника исчезла, но появился луч света, струившийся сверху.
– Это ты, Господи? – спросил я. – А это я, Сирил.
В церкви закричали, и я, открыв дверцу кабины, выглянул наружу. Священник, старик лет восьмидесяти, лежал на полу, лицо его посинело, он хватался за грудь, а вокруг него суетились встревоженные прихожане. Плитка под его головой раскололась пополам.
Я вконец растерялся, а священник медленно поднял кривой палец и указал на меня. Рот его приоткрылся, по подбородку побежала слюна.
– Я прощен, отче? – Я склонился к священнику, стараясь не замечать его зловонного дыхания. – Вы отпустили мне грехи?
Глаза его закатились, по телу пробежала мощная судорога, он что-то прорычал и затих.
– Умер, – сказал пожилой человек, поддерживавший ему голову. – Упокой, Господь, его душу.
– Как вы думаете, он меня простил? – спросил я. – В смысле, до того как захрипел.
– Конечно. – Человек выпустил голову священника, и та гулко стукнулась об пол. – Он был бы счастлив, что последним его земным деянием стало отпущение грехов именем Господа.