– Шумели не мы, – ответил я. – Во вторник на прошлой неделе я ходил в кино, смотрел «Галечный пляж» со Стивом Маккуином, а Альберт был на танцах в Дандруме.
– Мамаша не могла уснуть, – не унимался Генри и вращал глазами, как будто пытаясь зацепиться взглядом за нечто, способное вернуть ему виденье мира. – Мамаша не любит, когда ее будят. Мамаше надо спать.
– Ты тоже не мог уснуть? – спросил Альберт. Он лежал на диване и читал «Над гнездом кукушки».
Бедолага Генри, не подозревавший, что в комнате есть еще кто-то, вздрогнул и повернулся на голос.
– Когда мамаша не спит, и я не сплю, – сказал он обиженно, словно отметая обвинение в том, что он плохой сын. – Геморрой ее замучил. Как разыграется, мы оба глаз не сомкнем.
Источником вышеозначенного шума был, конечно, Альберт, неутомимый бабник. Редкую неделю он не приводил девицу, чтобы «слегка, ну, ты понимаешь, пошалить». И пока он «шалил» свою очередную пассию, стук разболтанной кроватной спинки о стену изводил меня не меньше, чем геморроидальные шишки – миссис Хоган. В силу нашего соседства я был увлечен Альбертом, но умеренно, поскольку особой красотой он не отличался.
Каждое утро в половине восьмого я выходил из дома, по дороге на службу завтракал чашкой чая и пирожком с фруктовой начинкой и в четверть девятого уже сидел за своим столом на втором этаже министерства образования, что на Мальборо-стрит. Там я служил уже почти три года, с тех пор как с клеймом посредственности окончил Бельведер-колледж, а получил я это место благодаря протекции Анджелы, третьей, ныне бывшей (так мы условились ее величать) супруги моего приемного отца, которая в министерстве была заметной фигурой, но после замужества, согласно закону, уволилась с работы.
Супружество Чарльза рухнуло менее чем через год после свадьбы, когда он, проявив неслыханную щедрость, пригласил меня вместе с ними провести двухнедельный отпуск на юге Франции. До этого я видел Анджелу всего один раз, но с момента приезда в Ниццу мы с ней хорошо поладили, причем настолько хорошо, что однажды утром она в чем мать родила забралась ко мне голому в постель, и дальше все развивалось в лучших традициях фарса. От изумления я заорал, а потом, услышав, что открывается дверь в номер, опрометью кинулся в укрытие шкафа, где меня, скорченного, и обнаружил Чарльз.
– Самое забавное, Сирил, что я бы тебя зауважал, если б вошел и увидел, как ты засаживаешь ей по самые гланды. – Голос его был совершенно бесцветен, а я вжался в угол, стыдливо прикрывая руками промежность. – Но разве от тебя этого дождешься? Нет, ты драпаешь и прячешься. Настоящий Эвери так никогда бы не поступил.