Я как раз размышляла над тем, как бы мне незаметно подобраться к Миле и поговорить с ней, не привлекая к себе внимания. Но мое место находилось на порядочном расстоянии от окна – я видела и девушку, и ее планшет, но разговаривать пришлось бы громко, к тому же, судя по рассказу Нины, девушка стесняется говорить при посторонних людях. Так ничего и не придумав, я принялась выдавливать краски на палитру, делая это настолько медленно, что растянула процесс как минимум на полчаса. Минут двадцать вытирала кисти салфеткой, потом, отставив свой холст, долго созерцала подмалевок Романа Александровича. Заинтересованный Сергей Иванович подошел ко мне и похвалил работу.
– Дело успешно продвигается! – заметил он, оглядывая мой холст. – Цветовую гамму умело подобрали, отношения правильно нашли… Вот тут только чуть-чуть полегче сделайте, а тут – чуть-чуть тени добавьте, чтоб оно заиграло! А так – хорошо, продолжайте!
Хе-хе, передам Кузнецову при встрече, что его живопись похвалили. Мне портить начатый натюрморт совершенно не хотелось, к тому же, на мой взгляд, его можно оставить и так. Холст-то весь замазан, что еще надо? В рамку – и на стенку, только не в мою квартиру. Точно, Ленке-француженке подарю, только надо раздобыть автограф Кузнецова. Будет у нее дома картина настоящего художника!
Наконец Мила бесшумно встала со стула и проскользнула к двери. Я мигом сообразила, что сейчас как раз самое подходящее время для разговора с девушкой. К счастью, Сергей Иванович вернулся к своему столу и не заметил нашего исчезновения из аудитории. Я нагнала девушку на лестнице и окликнула ее по имени.
– А, здравствуйте! – проговорила та, как всегда, растягивая слова. Не знаю почему, но ко мне Мила как-то прониклась доверием и не стеснялась своего дефекта речи. Я обворожительно улыбнулась и весело поинтересовалась:
– Что, травиться пойдем?
– Ага, – кивнула та. – Сергей Иванович уже доделал мои листья, можно и до магазина дойти. Ненавижу нашу столовую, там вообще купить нечего. И дорого очень, я там стараюсь не обедать. Поблизости продуктовый есть, там гораздо больше всего и намного дешевле!
Я согласилась с девушкой: в студенческой столовой совсем обнаглели, обдирают бедных учеников как могут. Если б я здесь училась, то либо брала бы с собой обед, либо искала бы какой-нибудь магазин, а лучше кафетерий. Я поинтересовалась у Милы, имеется ли в мастерской чайник и микроволновка, чтоб разогревать еду.
– Чайник только у иконописцев, – сказала та. – Ну вроде они дольше всех сидят в институте, столовая до семи открыта, а они иногда и до десяти работают. Поэтому им и выдали чайник, а у нас нет. Официальные пары на факультете вышивки длятся до пяти, самое позднее – до семи. Но кто остается, может взять кипяток у иконописцев. Обычно все из нашей группы после обязательных занятий домой уходят, а остаемся только мы втроем – я, Вероника и Сашка. Но они просто потому, что любят мастерство, а я из-за неуспеваемости, меня Татьяна Викторовна заставляет оставаться. Потому что хуже всех делаю. Я всегда к Нинке бегаю, мы в какой-нибудь мастерской чай пьем, к ним-то в «храм» мне нельзя, она в чашки кипяток наливает, и мы в коридоре сидим иногда. Так время быстрее проходит.