– Кофе будешь?
Глеб обернулся, увидел Бероева и кивнул.
Минуты шли, а они сидели напротив друг друга, практически не шевелясь. Белые чашки стояли на столе рядом с сахарницей и казались совершенно неуместными и даже раздражали. Лучше бы черные, и кофе в два раза крепче и горячее. Кофе вообще не должен остывать, никогда.
Теперь Глебу тяжело было смотреть на Бероева, но не только из-за неумолкаемой боли и дурацкого чувства вины. Это все равно что смотреть на солнце… Физически невозможно. Как похоронить жену, ребенка и не превратиться в пыль? Отец Катюшки знал ответ на этот вопрос. Глеб бы так не смог. Он и жениться-то никогда не думал, не любил и, вероятно, не умел любить, как все нормальные люди… «Господи, сбереги его, не меня». Зачем?
– Ты можешь остаться и работать, как раньше, – сказал Бероев и сделал первый глоток.
– Нет, хочу уйти.
Правильным было ответить: «Хочу сбежать», – но Глеб не собирался признаваться себе в этом. Прежняя жизнь звала и обещала все прелести затяжного равнодушия, когда никто не зовет, не ждет, не надеется, не верит. Не смотрит большими голубыми глазами и не считает, что ты – целый мир. Его место – под другой крышей, он заслужил лишь сигаретный дым и музыку с ритмом «тын-тыдын». Привет. Пока. И день идет за днем, не принося ни плохого, ни хорошего.
– Мне пора, – добавил Глеб, поднимаясь из-за стола. А чего засиживаться, если каждая секунда – как игла между ребер. Как получилось, что он оказался в этом доме, как вышло, что его полюбили, да еще так?! Нелепо, смешно… – Пора. Куча дел, разгребать надо.
Бероев проводил Глеба до двери и пожал на прощание руку – крепко, по-мужски.
– Спасибо, – коротко произнес он, развернулся и, ссутулившись больше обычного, пошел в сторону кухни.
Свобода… Иди куда хочешь и делай все, чтобы память превратилась в чистый лист. «Катюшка, Катюшка, не о том ты молилась, душа моя! Нашла за кого!» Глеб рванул к дому пешком, не разбирая дороги, ошибаясь на поворотах, блуждая по пустынным улицам, выкуривая одну сигарету за другой. «Тын-тыдын» – вот она, правда жизни! Его жизни. И никак иначе.
Через месяц Глеб уже покорял «моря и океаны» шоу-бизнеса: его приставили к трем звездам, вокруг которых нужно было устраивать шум и фейерверки событий. Чувствуя себя как рыба в воде, он полюбил хорошую одежду, начал разбираться в кофе и даже прыгнул с парашютом (орал при этом так, что осип на неделю). Теперь изрядно тянуло на подвиги, моря приравнивались к рекам, реки к озерам, озера к лужам. Ночь и день вновь путались, деньги липли к карманам, женщины традиционно одаривали улыбками и собой… Полгода пролетели почти незаметно, мотания по стране изрядно надоели, Глеб дотянул кое-как до конца оговоренного срока, торжественно сказал: «Да пошли вы все…» – и вернулся домой.