Во дворце было тихо. Не было вино слуг, обычно находившихся в каждом зале и готовых приблизиться по первому знаку, чтобы выполнить распоряжение. Чем ближе граф Эстеритен подходил к жилым залам, тем больше это вызывало подозрения. Исчезли и вездесущие придворные, о чем-то оживленно спорившие по углам, дабы не мешать остальным. Впрочем, громкие голоса вошедших в раж спорщиков, все равно были слышны всем и каждому. Пропали фрейлины, регулярно строившие глазки военным или молодым гражданским. Только королевская стража стояла на своих местах, производя впечатление статуй, а не живых людей.
— Граф, — с поклоном приблизился к нему слуга, и Филипп, к своему стыду, чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности. — Ее величество Анна-Виктория ждет вас в кабинете, — мужчина еще раз поклонился и жестом предложил следовать за ним.
Филипп хорошо помнил этот кабинет. Когда ныне покойный король утруждал себя государственными делами, именно там он предпочитал изучать бумаги, вместо того, чтобы пользоваться помещением в министерском крыле. Изредка графу Эстеритен приходилось бывать там по делам приграничья. Тем интереснее было посмотреть, как обустроилась дочь покойного. Сам Филипп, в случае своей коронации, собирался перенести кабинет в министерское крыло. Там было бы удобно одновременно и заниматься делами, и контролировать весь процесс.
Объявив о прибывшем, слуга посторонился, давая графу пройти. Сделав несколько шагов, Филипп остановился точно в центре свободного пространства перед огромным заваленным бумагами столом. Четко напротив него в большом кресле сидела хрупкая девушка в простом черном платье, без намека на макияж. Светлые волосы забраны черной сеткой, маленькие пуговки серег чуть мерцают в свете свечей, скромный вырез платья не дает простору глазам. Впрочем, мужчина отметил, что фигурка девушки претерпела изменения, и из угловатого подростка стала проявляться хорошенькая девушка. Разумеется, дурнушкой она никогда не была, но, сравнивая, какой он запомнил ее на балу, Филипп отметил, что сейчас она куда больше симпатична ему как женщина. Которой бы он с радостью свернул ее тоненькую шейку.
Тем временем девушка подняла голову, и даже в скудном свете свечей было заметно, что она утомлена: под глазами залегли тени, а белки покраснели.
— Рада вас видеть, граф, — тихо произнесла она.
— Ваше высочество, — Филипп поклонился, впрочем, не так низко, как это требовалось этикетом. — Мои соболезнования.
— Благодарю вас, кузен, — она собиралась еще что-то сказать, но тут за дверью раздался шум, а потом в кабинет вкатился толстенький мужчина, каким-то образом распихав стражу и слуг.