— Лучше под твоей, чем маяться у покоев его величества, — не увидела, почувствовала его улыбку.
— Останешься?
Поцелуй в лоб и невесомое касание пальцев, стёрших последнюю, запоздало скользнувшую по щеке слезу.
— Останусь.
Его светлость устроился поудобней, подложив под голову подушку. Мне её заменило мужнино плечо. Пусть оно и не было набито лебяжьим пухом, а по ощущениям больше напоминало булыжник, но засыпать вот так, на груди у Стража, как когда-то, было безумно приятно. Вселяло покой, в котором я сейчас так нуждалась.
Какое-то время тишину спальни нарушало лишь мерное дыхание мага и моё совсем не вписывающееся в окутавшую нас атмосферу нежности громкое шмыганье носом. А потом молчание развеял голос Стража. Не знаю, сколько оно длилось — несколько минут или, может, час. Но оно было правильным, совсем не неловким. Скорее, уютным, усыпляющим, притупляющим любые страхи.
— Её я желал. — Замерла в его руках, напряглась и, кажется, снова забыла, как дышать. Зажмурилась, слыша, как в груди всё медленнее бьётся сердце, постепенно замирая, и почувствовала тёплое дыхание на своих губах. — А тебя люблю.
— Вы улыбаетесь. — Это было первое, что сказала служанка, заглянув ко мне утром. — Давно не видела вас такой.
— Какой? — Я сладко потянулась и зажмурилась от ярких солнечных лучей, брызнувших в окна. Это Мадлен раздвинула шторы, впустив в спальню свет нового дня.
Весьма знойного дня — это уже сейчас ощущалось. Стоило девушке распахнуть двери, что вели на обильно декорированный лепниной балкон, как в комнату, вместо утренней прохлады, ворвался горячий воздух, напоенный ароматами Чармейского леса.
— Весёлой. Радостной. Вам очень идёт улыбка.
Эта самая улыбка никак не желала сходить с лица. А ведь ничего такого и не было. Ладно, вру. Было. Признание. Одна штука. Которому предшествовали и за которым последовали головокружительные поцелуи. Сколько штук — не берусь сосчитать. Наверняка собьюсь.
А потом я не заметила, как уснула. Чтобы проснуться одной. Но сожаления по этому поводу не испытывала. Точно знала, Страж не о Серен отправился помечтать. Просто не хотел, чтобы утром, обнаружив себя в его объятиях, я испытала неловкость.
А я бы её точно испытывала. Впрочем, и в отсутствие мужа меня переполняли самые разнообразные чувства, среди которых смущению тоже нашлось место.
Перевернувшись на живот, уткнулась лицом в подушку — надо же было где-то спрятать дурацкую улыбку — и пожаловалась наволочке, всё ещё хранившей его тепло, его запах:
— Глупая я. Ведь глупая же.
— Ваша светлость, — подала голос Мадлен, напомнив о своём присутствии. — Маркиз просил поторопиться. Сказал, чтобы были готовы к утреннему занятию.