В дверь тихонько поскреблись.
- Заходи, Илюша.
В образовавшуюся щель проскользнул мальчик.
- Можно у вас посидеть?
- Конечно, - я даже обрадовалась его приходу, - включай свет.
Илюша дотянулся до выключателя, в кольце лепнины вспыхнул гофрированный розовый абажур, похожий на списанную летающую тарелку. Отставив чашку на стол, я обернулась. Илюша мялся у стены, в руках у него была какая-то железная коробка.
- Что это тебя?
- Вот...
- Ну, иди же сюда, что ты там стоишь?
Мальчик отлип от стены и, не сводя с меня широко распахнутых бледных глаз, подошел ближе, прижимая к груди свою коробку.
- Что это у тебя? - я присела на подоконник, и легкий ветерок занялся моими волосами.
Сокровища, - прошептал Илюша, - пусть у вас будут, ладно? А то мама...
Пропьет, - вздохнула я, - давай сюда свои сокровища, сохраню, как в банке.
- Нет, не на хранение, - он бережно положил на стол мятую железяку со следами голубой и желтой краски по бокам. - Это вам. Насовсем.
Подарок?
Мальчик кивнул, не поднимая взгляда. Он изучал паркетные плашки.
- Ты хочешь отдать мне свои сокровища? - тоскливая жалость впилась в сердце холодной синей иголкой.
Кивок.
Я слезла с подоконника, и обняла цыплячьи плечики. Он осторожно обвил руками-стебельками мою талию, прислонился щекой к халату. Растрепанные белокурые волосы пахли совсем по взрослому: крепким сигаретным дымом, водкой и пьяным смехом расплывшейся мамаши. Его сердечко колотилось слишком быстро, как у кошки.
- А Стасик больше не придет?
- Стасиками называют тараканов, а он - Стас.
- Он таракан.
- Что? - я усмехнулась, отстраняясь и заглядывая в мелко вычерченное личико.
- Таракан! - с неожиданным упрямством отрезал Илюша. - Таракан!
- Хорошо, - вздохнула я. - Пусть будет так. Он больше не вернется, ты рад?
Кивок.
- Есть хочешь?
- Нет, - мальчик потянулся к своей коробке и погладил вмятину на крышке.
- Хочешь, что бы я посмотрела твои сокровища?
- Ваши. Я же подарил.
Нет, все-таки с детьми еще тяжелее не находить общего языка, чем я умудряюсь это делать со всем остальным человечеством.
- Ладно, давай смотреть наши несметные богатства, - я присела за стол и подвинула поближе коробку, - ну, что тут на меня за приданое свалилось?
Металлическое нутро коробки оказалось бережно выстлано серой туалетной бумагой из нашего коммунального места общего пользования, я убрала гофрированные обрывки, прикрывающие перешедшие ко мне сокровища Илюши. Итак, что тут у нас? Клочок тончайшей пожелтевшей ткани, обрывок черной цепочки, медная брошка с фальшивым янтарем, длинная серьга со множеством мелких тусклых камешков, нанизанных на крошечные звенья, и громадный, должно быть сувенирный ключ от несуществующего замка. Я с усилием вытащила ключ со дна коробки, таким большим и увесистым он оказался. Смолянисто-черный, какой-то жирный на ощупь... Но, оказалось, что этим ключом мое приданое не завершалось, под ним оказалось еще что-то плоское, аккуратно завернутое в ткань. Развернув материю, я извлекла довольно большую, плотную, как кусок пластмассы, фотографию. На перроне, у вагона стояла женщина, рядом с нею наклонился за чемоданами толстопузый господин. Зачарованно я уставилась на старинное изображение. Стройная фигура дамы лет сорока в длинном до пят пальто с меховой оторочкой, замерла в таком напряжении... странно, что от этого не ломается снимок... Лицо, в обрамлении мягкой опушки свободного капюшона, неземной красоты лицо с едва заметной улыбкой на надломленных губах, и глаза... огромные, темные, смотрящие куда-то поверх всего, поверх господина с чемоданами, поверх поезда, поверх неба... Такая сила, такая трагедия и всепрощающая скорбь исходила от этой прекрасной женщины на желто-сером перроне, что закололо пальцы, держащие снимок...