Он дарит рыжеволосой девушке Элизабет учтивый поклон, но глаз на нее не поднимает. Ему все еще удивительно страшно смотреть в глаза рыжим, ему все еще кажется, что за один неловкий взгляд можно получить проклятие или сглаз. Еще одной такой встречи он не переживет.
А, может, это и к лучшему.
– Должен сказать, у вас довольно… необычные предпочтения, – цедит он сквозь зубы. Его невольно охватывает дрожь. Голубые глаза мисс Сиддал следят за ним с некоторым интересом, и ему хочется поскорее уйти.
– Думаете, они необычны? – охотно отзывается Россетти, и он кивает.
– Рыжие дамы. Почти на всех ваших работах. Не мог этого не заметить.
– Но вы ведь должны понимать, в рыжеволосых прелестницах всегда есть что-то чарующее! С малых лет ловлю себя на мысли, что все они – ведьмы, колдуньи, раз меня влечет к ним с неимоверной силой!
На этих словах он вздрагивает уже заметнее и отворачивается. Кашель сдавливает его грудную клетку, он подносит ладонь ко рту и сплевывает на нее несколько капель крови. Возможно, ему следовало бы сходить к лекарю, перед тем как прибыть в Англию, а еще лучше – не прибывать сюда вовсе и оставить мысли о плавании в далекие края. Проживать эту несчастную жизнь можно и на мелком британском островке.
– Вы в порядке? – участливо спрашивает спутница художника. Ее рука заботливо протягивает ему платок. – Вам стоит показаться врачу, мистер… Простите, так и не услышала вашего имени.
Он быстро, но благодарно кивает и принимает из ее рук прямоугольник хлопковой ткани в мелкую клетку.
– Не беспокойтесь, лекари мне не нужны. Не помогут.
Девушка воспринимает его слова совсем не так, как он предполагает, и ее глаза расширяются от внезапной горькой догадки.
– Я… Ох, я сочувствую вам, сэр. Может, попробуете попить настой чабреца? Говорят, он творит чудеса.
Знакомые слова всплывают в его сознании, так что, забывая о своем испуге, он смотрит прямо в лицо новой своей рыжей знакомой. Та чуть заметно улыбается.
– Моя бабушка заваривала мне его в детстве, чтобы меня не мучил кашель. Правда, теперь уже вряд ли от него будет польза…
Ее подзывает к себе Россетти, и, кивнув, она возвращается к своему спутнику, оставив его, раздираемого сомнениями и новыми тревогами, наедине с картинами. Из рам, словно из окон, на него смотрят сотни и сотни лиц, и во многих из них он видит Элизабет Сиддал.
Позже ему предстоит узнать, что рыжеволосая модистка маленькой лондонской лавки шляпок стала музой всего братства молодых художников, чей революционный взгляд перевернул традиционное представление об искусстве в Академии художеств. Много позже, уже после десятилетий скитаний ему предстоит услышать, что рыжеволосая поэтесса, художница и покровительница прерафаэлитов скончалась от передозировки лауданума, а Россетти стал безумцем и пьяницей, страдающим от угрызений совести.