Клеменс оборачивается, выдыхая облачко пара, – здесь, в погребе, прохладно настолько, что ее кожа покрылась мурашками, а руки и ноги заледенели. Клеменс смотрит на Теодора снизу вверх, не понимая, кого видит перед собой – живого человека или призрака, явившегося сюда ради какой-то неясной цели.
– Ну и каково это – взорваться? – Вопрос соскальзывает с ее замерзших губ совершенно некстати, и не его она хотела задать. Но как не поддержать странноватую игру в прошлое, когда ее заводит сам Атлас? Искушение слишком сильно́, чтобы ему противиться, ведь правды она все равно не услышит.
– Не больнее, чем видеть смерть, – отвечает Теодор. В тусклом свете погреба его глаза кажутся не карими, а темно-серыми, блеклыми. Будто их заволокло пеленой, и он утратил зрение.
– Вы были на войне? – кусая губу, хмурится Клеменс. Атлас глядит на нее и вдруг фыркает.
– Шестидесятые, Вьетнам, американская кампания.
Клеменс хочет возразить, но он на этом не останавливается.
– Вторая мировая, английский полк, потом американский в Японии. Странно было спасать жизни. Я ведь пытался умереть.
Теодор погружается в себя и почти натурально вздыхает, так что Клеменс остается только гадать, как в столь угрюмом скрытном человеке уживается фанатичная любовь к столь театральным представлениям. Он ведь даже не улыбается, почти никогда не улыбается, только кривит губы в саркастичных ухмылках, обещающих один яд и оскорбления.
– Вы чертовски загадочная личность, мистер Атлас, – качает головой Клеменс.
– Отнюдь, мисс Карлайл. Я весь – открытая книга.
– Если так, то на очень древнем кельтском языке, который мне не прочесть, как бы я ни пыталась! – парирует она и улыбается.
Ответной улыбки она так и не дожидается: Теодор, если и собирается что-то сказать, отворачивается и отходит. Момент упущен, скорлупа спокойствия разбита одним резким движением. Клеменс едва слышно вздыхает.
– Вы все еще думаете, что здесь есть тайная дверь к сейфу с картинами? – спрашивает она. Несколько дерганый Теодор не отвечает.
Ей приходится подождать, пока он, борясь с упрямством, изучит каждую полку в тесном темном погребе, прежде чем поймет, что сделал ставку не на ту дверь.
– Мы зря сюда влезли, – вздыхает Клеменс. – Если бы Стрэйдланд держал свои сокровища под землей – в чем я очень сомневаюсь, – то поставил бы более крепкие замки. И систему охраны. И сигнализацию, от которой бы уши закладывало.
Теодор поворачивается к ней с видимым равнодушием и наконец-то смотрит прямо в глаза.
– Ваши умственные способности, мисс, увы, блекнут на фоне вашей поразительной болтливости, – сварливо отзывается он, после чего идет к выходу, отряхивая брюки от пыли и сухих травинок из винных ящиков.