Всё! Решено! Остаюсь здесь и помогаю Сиротину!
* * *
– Ну, как банька?! – спросил у меня Сиротин, как только я выполз из парной. Раскрасневшийся Иван сунул мне в руку большой бокал с холодным пивом.
– Отлично! – блаженно прошептал я, принимая бокал. – Как будто второй раз на свет родился.
– А дед что, там остался? – Петрович одним глотком опустошил треть своей кружки.
– Ага, – подтвердил я, приложившись к бокалу. – Доктор, сухой как старая палка, кажется, он даже не вспотел, вениками стегает, как будто плетками, думал, всю шкуру с меня сдерет, а вышел, гляжу, кожа чистая и розовая, как попка у младенца.
Края кружки окунули в крупную соль, из-за чего образовался соленый ободок. Получалось, что вроде пиво пьешь сразу с закусью в виде соли.
– Глебыч знает толк в баньке, не знаю никого, кто бы его в парной пересидел. Ты еще молодец, долго продержался, я-то вон сразу сдался, да и нельзя в парилке с гипсом, – Иван ухватил со стола пластанную рыбину и откусил большой кусок нежного мяса.
Рыба была вкусная – что-то наподобие чира, но больше всего походила на муксуна. Мясо слегка красноватое, нежное и жирное. Пиво, тоже надо отдельно отметить – сваренное уже в этом мире, с использованием кристально чистой воды, местного хмеля и солода.
В бане сидели втроем: я, Петрович и Глебыч. Оказалось, что доктора зовут Ефим Глебович Шац. Я как узнал, что наш старик по национальности еврей, так для меня сразу все стало на свои места, тут тебе и его природная вредность, и такая же врожденная хозяйственность. Правда, сам Глебыч оказался ярым антисемитом и сторонником теории о мировом заговоре, задуманном масонами. Иван сразу меня предупредил, чтобы я старика не подкалывал анекдотами про евреев и его национальность, а то он начинает раздражаться, ругаться, и тогда лучше бежать куда глаза глядят, от греха подальше. Капец! Еврей – антисемит, кому скажешь, не поверят.
– Ну, что надумал, как дальше жить будешь? – спросил у меня Иван, подливая мне пива из большого глиняного кувшина, до этого прикрытого полотенцем. – Останешься с нами?
– Может, и останусь, – уклончиво ответил я. – Все зависит от того, что ты мне предложишь. Надо же все прикинуть, обдумать.
– Я тебе могу предложить все что угодно, тут главное, кем ты сам хочешь быть, где от тебя будет больше пользы. Понимаешь?
– Понимаю, – согласился я, отрывая очередной кусок рыбы, с ответом я не спешил.
Открылась невысокая дверь, из парной вырвались клубы пара, и в предбанник ступил Глебыч. Раскрасневшийся, с прилипшим к лысой голове березовым листком, дед плюхнулся на стул и шумно выдохнул: