– Здесь уж точно хватит, чтобы ты занялась писательством, – деловито объяснила Амара удрученной и растерянной племяннице. – Ты должна подумать о себе, дорогая, заботиться обо всем, что живо в тебе, а мне позволь позаботиться о том, что умерло.
Отдельно Амара завещала некоторую сумму на постройку общей ступы[1] в Ват Нагаре, их старом семейном храме. Она сказала Тире, что уже написала настоятелю, выразив пожелание, чтобы ступа служила чем-то вроде семейного склепа, в том числе для погибших при красных кхмерах. Прошло несколько недель, месяц, другой. Болезнь уже сказывалась на внешности тетки – стремительное ухудшение превратило ее в бледное подобие прежней Амары. Однажды, усадив Тиру и протянув ей деревянную шкатулку, тетка сказала:
– Если ты когда-нибудь вернешься на родину, отвези туда часть моего праха и оставь в нашей ступе.
Тира была потрясена этими спокойными наставлениями. «Ты же еще жива!» – чуть не закричала она, слишком обескураженная и расстроенная, чтобы разобраться в своих мыслях, не говоря уже о словах Амары. Делить прах?! Тира не сомневалась, что это святотатство и грубое нарушение буддистских обычаев, хотя прекрасно понимала, что тетке с самого прилета в Америку приходилось жить в раздвоенности, заставляя себя смириться и строить другую жизнь в стране, так и не ставшей ей родной.
«Если ты когда-нибудь вернешься…» Эти слова вывели Тиру из равновесия, показавшись предательством. С какой стати ей возвращаться? Зачем ей это? В Камбодже не осталось ни единого человека, которого она могла бы навестить или возобновить родственные связи. Разве что Амара намекала – она хочет, чтобы Тира вернулась к истокам и воссоединилась с семьей, хотя бы духовно. Тира не осмелилась возражать умирающей.
Всякий раз думая о своем наследстве, Тира не могла избавиться от ощущения, что ей всегда доставалась участь полегче, а тетка принимала на себя основной удар, страдания и смерть. Может, поэтому Тира сейчас и летит в Камбоджу – очиститься от чувства вины, утолив невысказанную тоску Амары по дому?
Амара умерла в начале года, не дожив трех дней до своего сорок седьмого дня рождения. Ее смерть вызвала настоящий шок среди камбоджийской диаспоры: огромное горе и всеобщий траур подобали скорее какой-нибудь звезде средней величины. Удивляться было нечему – много лет Амара была постоянной составляющей в жизни очень многих. Не было дня рождения, окончания школы или колледжа, свадьбы или похорон, куда бы ее не пригласили; Амара приходила и предлагала свою тихую поддержку. Поэтому, когда разлетелась новость о ее смерти, целая толпа пришла отдать последний долг. Владелец похоронного бюро в Миннеаполисе, знакомый с камбоджийскими традициями, поставил на помосте ряд стульев для буддистских монахов, лицом к скорбящим. Затем все пошли в крематорий за несколько кварталов, где тело Амары было кремировано, а пепел собран в урну с ловкостью и деловитостью, как, внутренне холодея, заметила Тира, умелых пекарей в булочной. На следующий день все еще раз собрались в Ват Миннесотараме, храме в сельском Хамптоне, где и состоялся вечерний погребальный обряд. Урна была выставлена на маленьком столике рядом с фотографией Амары, а погребальные песнопения и звучавшая музыка должны были облегчить душе тетки переход в загробный мир.