Тира кивнула, вспоминая стих, который пел ей отец. Дальше они шли в молчании. Ла вприпрыжку бежала впереди, и ее короткие хвостики смешно танцевали.
У помоста они оказались, как раз когда церемония подошла к концу. Гости в последний раз дружно поклонились монахам, которые остались сидеть на своих местах.
С соседнего участка приближалась процессия с едой. Нарунн помог Старому Музыканту подняться на помост, где тот сел в углу, чтобы видеть и аудиторию, и монахов. Почтенный Конг Оул опустил голову и прикрыл глаза, приготовившись слушать, – одно из проявлений уважения, которое настоятель, не боясь нарушать традиции, выказывал человеку, которого другие могли легко принять за нищего.
Тира присела рядом с Нарунном на соломенную циновку – его колено прижалось к ее ноге, словно в знак поддержки, – и приготовилась к новой скорби и одновременно к исцелению, зная, что в будущем, когда стихи снова придут на память, она расслышит голос отца:
Дух этой земли живет в ее рисовых полях,
В лесных тропинках, в разлившихся реках
И в ритмах, гулкое эхо которых слышится
Странникам, уже идущим навстречу нам.
Главные герои повествования вымышлены, но действие романа происходит в реальных исторических условиях – до, во время и после режима красных кхмеров в Камбодже. Среди реальных событий – американская кампания планомерных бомбардировок Камбоджи, победа красных кхмеров и массовое выселение жителей городов в 1975 году, санкционированное устранение образованной элиты общества – бывших военных, ученых, монахов, деятелей искусства, непрерывные «чистки», в результате которых сотни тысяч камбоджийцев были брошены в тюрьмы и казнены. Слэк Даека никогда не существовало, но методы пыток, описанные в романе, подлинные и применялись красными кхмерами в почти двух сотнях «центров безопасности» по всей стране, включая тюрьму Туол Сленг, где соответствующая документация сохранилась наиболее полно.
Ребенком я узнала, что такое жить при красных кхмерах, а после падения режима мы с матерью ушли через джунгли в Таиланд. Мама единственная уцелела из нашей огромной семьи, составлявшей мой мир до войны. Отца забрали в первые дни революции, и его исчезновение, когда не знаешь, жив он или мертв, не дает мне покоя до сих пор. Даже в детстве я замечала это противоречие – как многие кхмерские интеллектуалы того времени, отец сочувствовал идеалам демократии, которую пропагандировало революционное движение, однако стал одной из первых жертв революции.
Сегодня в Камбодже вполне обычное явление, когда бывшие преступники и их жертвы живут бок о бок, и даже те, кто живо помнит чудовищные события тех лет, часто затрудняются провести черту между первыми и вторыми. Некоторые примкнули к революционному движению из идеалистических побуждений, но основную массу принудили, нередко под страхом смерти, принять на себя роль солдат, тюремщиков, информантов и шпионов. Мало кто может оглянуться на свое прошлое без угрызений совести и горьких размышлений, в какой момент можно было поступить иначе.