– Не слишком сильно холодит кондиционер? – прервал ее мысли мистер Чам, поглядывая на пассажирку в зеркало заднего вида. – Вы дрожите.
Тира, не понимая, уставилась на него, не зная, отчего дрожит – от кондиционера или от холода, распространяющегося изнутри. Белое хлопковое платье с короткими пышными рукавами, которое Тира считала идеальным для поездки в храм – удобное и скромное, сейчас отчего-то казалось неуместным. Она потерла предплечья и крепко обхватила себя:
– Да, немного.
Мистер Чам тут же выключил кондиционер, а доктор Нарунн размотал крому и протянул Тире.
– Пожалуйста, – сказал он и, видя, что она колеблется, пошутил: – Почти не грязная, клянусь.
Она поблагодарила, смущенная, что не может сейчас ответить шуткой на шутку, подхватить непринужденный тон, и завернулась в клетчатый сине-белый шарф. От него пахло воском, ладаном и мускусным теплом чужой кожи, а в складках перешептывались заклинания. Тире захотелось закутаться в крому, зарыться в нее носом.
Такси подъехало к перекрестку. В Пномпене не жалуют ни светофоров, ни стоп-сигналов, но автомобили впереди отчего-то сбрасывали скорость и буквально ползли. Тира ожидала увидеть автоэскорт, сопровождающий бронированный «форд рейнджер», нежно любимый высокопоставленными чиновниками и олигархами, а то и «хаммер», пролетающий со скоростью восемьдесят километров там, где разрешено до двадцати. Но вместо этого она заметила старика, высокого и статного, но одетого в заплатанные обноски, с бамбуковой тростью в руке и торбой нищего на плече. Он осторожно спустился с тротуара на мостовую, в плотный гудящий трафик, постоял, постукивая бамбуковой тростью в асфальт, помахал ею направо и налево, наклонил голову, прислушиваясь, считывая обстановку оставшимися пятью чувствами, поднял свободную руку вертикально вверх и пошел через запруженный транспортом перекресток.
Он слепой, догадалась вдруг пораженная Тира. Он не видит, но он поднял руку, чтобы люди видели его. Внутри у нее все замерло. В этом суматошном городке, где машины никому не уступают дорогу, кроме разве что из страха перед очередным чиновником, где аварии со смертельным исходом случаются каждый день, где человеческая жизнь на первый взгляд ценится не дороже предназначенных на убой кур и свиней, этот немой жест стал для нее откровением.
«Я приехала в надежде, что правда не умерла вместе с ним…»
Какая правда? Что она ищет? Тира уже не знала, чего она хочет, но в то мгновение поняла: даже если все, что она увезет с собой из Камбоджи, – образ поднятой руки слепого, она все равно уедет, став богаче, чем была, когда приехала. Наверное, ей никогда не понять, откуда берется жестокость, заставляющая соотечественников зверски убивать друг друга. Ненависть тайно гнездится в каждом сердце или в какой-то момент идеалы пропитываются ядом настолько, что начинают отравлять и разлагать все вокруг, убивая ту самую красоту, которую тщились создать? Несомненно одно: для такого поступка, как у этого слепого, нужна твердая вера. Когда живешь без зрения, в вечной ночи, необходима убежденность, что другие откликнутся на твою просьбу, что в ответ на твою поднятую руку – высказанную надежду – в людях проснется гуманность, и ты успеешь пройти над пропастью между жизнью и смертью. На другой стороне улицы торговка средних лет, обнимавшая корзину дымящегося арахиса, крепко взяла старика за руку и помогла взобраться на тротуар, а машины все продолжали его объезжать. Тира следила за слепым, пока такси не повернуло за угол.