– Папа, я тебя ждала, а ты не приходил. Ты разбил мои чувства.
Она перевернулась на живот, желая, видимо, увидеть новый сон, получше. Временами она то признавала его, то отказывалась, как от чужого, как умеют только дети, без злобы и осуждения, без взрослой усложненности. Для нее любовь не сложнее одеяла – можно завернуться или сбросить ненадолго, даже отправить пинком подальше, если любовь становится чересчур тяжелой, но она всегда должна быть рядом, теплая и универсальная, на случай нужды. Утром, когда дочурка проснется, она будет любить его, как раньше, как любила всегда, с совершенно целыми чувствами и неразбитым сердцем.
Светящиеся стрелки часов на консольном столике у двери темной гостиной говорили, что уже почти десять. У него хватит времени собраться и дойти в условленное место – к паромной переправе у моста Чрой Чангвар. Последние месяцы Тунь казался себе незваным гостем, нарушителем, проникшим в собственное существование, тайком выскальзывавшим из одной тени и пробиравшимся в другую. Шаги соблюдали хореографию секретности, затеяв медленный, но верный танец исчезновения. «Лик клуан. Луп клуан. Касанг праватаруп тхмей» – спрячься, сотри все следы, создай себе новую биографию.
Тунь зажег керосиновый фонарь, стоявший возле часов, и взял его с собой. Тени росли, поворачивая вместе с ним, и требовали себе все стены и потолок, как фантомные диссонансы.
В своей комнате он опустился на подушку перед тиковым кофейным столиком, служившим ему письменным столом. Циновка на полу, подушка и стопка книг манили его: Туню страшно хотелось прилечь и забыться в какой-нибудь книжной интриге и незаметно свалиться с печатных страниц в неизведанный край сна. Но сегодня вечер не сулил ему ни сна, ни чтения. Он прибавил огня, борясь с усталостью, угрожавшей вывести его из строя, и поставил фонарь на стол. Тело подражало дрожащему синему язычку пламени за стеклом. Тунь взял чистый нотный лист из небрежной стопки, написал сверху «6 августа 1973 года» и понял, что ошибся: прошло уже больше недели. Но эта дата навсегда выжжена в его памяти. Он взял другой лист и попытался начать заново. Перед глазами вставали картины смерти и разрушений. Он и сам никак не мог уложить в голове страшное бедствие, обрушившееся на их мир; что уж говорить о том, чтобы объяснить происходящее своей маленькой дочери?
Треть Ник Лоунга, его родного городка, стерта с лица земли тяжелым бомбардировщиком Б-52, выпустившим из своего брюха двадцать тонн огня и металла. В газетах писали – в расчеты цели вкралась ошибка, но это отнюдь не утешало. Столь вопиющая халатность только усиливала всеобщий ужас. Все сводилось к элементарной истине: при любых расчетных целях будут жертвы и ямы на месте домов. Двое его друзей детства, солдаты с женами и маленькими детьми, прикованные к постели пожилые супруги, близкие друзья его матери, любившие Туня как собственного сына, женщина, с которой Тунь был помолвлен и сердце которой разбил, когда четыре года назад, вскоре после смерти матери, взял обратно обещание жениться, друзья и соседи, которых он навещал всякий раз, наведываясь в родной городок, – все мертвы, разорваны на куски, кости и плоть перемешаны с изуродованной землей.