– Знаешь, из-за этой песни, – сказала она, припоминая рассказы Амары, – из-за этого невинного ночного «Алло, алло» мой дед хотел запретить в доме все песни Синна Сисамута.
– Но отчего же? Все любили Синна Сисамута!
– А потому, что девушка, позвонившая первой, навела немалого шороху среди почтенных ревнителей традиций вроде моего деда. Срей кромум звонит мужчине под покровом ночи ни много ни мало из своей постели! Скандал!
– Но мы же уверены, что она девственница! – Нарунн лукаво подвигал бровями.
– Перестань! Я тут тебя просвещаю…
– Откуда ты столько знаешь?
– Если вы еще не заметили, доктор, я кхмерка.
– Неужто правда кхмерка?
Тире стало грустно. Этот вопрос и само понятие – кхмер или не кхмер привели к несчетным смертям и исчезновениям людей в их деревне в последний год правления красных кхмеров. «Коммунизм объединяет все народы… кроме вьетнамцев. Юоны – грязные лохмотья!» Все, кого подозревали в связях с вьетнамцами, были репрессированы… Нарунн ущипнул ее за нос:
– Да ты тоже самозванка, как и я!
Она печально улыбнулась.
– Я пошутил.
– Но ты прав, я действительно в некотором роде самозванка. Кочевница, аутсайдер. От меня не такого ждали.
– Как и от всех нас.
– Ну, наверное…
– Вот как?
– В Америке я чувствую себя камбоджийкой, зато здесь – больше американкой, чем за всю жизнь в США. – Взгляд Тиры потемнел, обратился внутрь себя, и она увидела маленькую девочку, идущую по длинному узкому коридору, очень похожему на тот, куда выходит дверь квартиры Нарунна. С самого первого визита у нее возникло ощущение, что она здесь уже бывала. – Есть такое валлийское слово, – продолжала она, – я его услышала на уроке поэзии в Корнелле, – hiraeth[10]. В английском нет точного соответствия и в кхмерском, наверное, тоже…
– Но все равно понятно, – нерешительно сказал Нарунн, – каждому сердцу, которое знавало потерю или желало невозможного. – Он улыбнулся: – Я прав?
Тира странно посмотрела на него.
– В принципе, да. Мучительная тоска по дому, которого нет. Болезнь, которая вызывает сразу и отчужденность, и навязчивую фамильярность.
– А, знаю эту болезнь, встречал у многих пациентов. Она есть и у меня – да что там, вся наша нация ею страдает. Болезнь неполноты, разобщенности…
– Да! – Тира ощутила неожиданный прилив любви к этому человеку, который понимает ее с полуслова.
– Но тогда ты ошибаешься – в нашем языке есть такое понятие.
– Правда?
– Тоска памяти. Ее, как тебе известно, очень боялись красные кхмеры, поэтому боролись с ней, как с эпидемией.
Тира кивнула, что-то припоминая. «Интересно, есть ли такое слово для человека? Можно ли тосковать по личности, которой так и не стал? По целостности, своеобразию и неповторимости, которых не узнал? Где теперь Амарин