‒ Не изводись, ‒ Юра поцеловал Юльку в нос и крепко прижал её к себе. ‒ Я уже говорил: ‒ будет совсем никак, просто сядем и уедем. Вот просто сядем и гори оно всё синим пламенем.
‒ Ага. Сядем и уедем. Как же. Не бросишь ты людей. Вот что хочешь со мной делай.
‒ Точно? ‒ Юра, улыбаясь, развернулся и налёг на Юльку широкой грудью. ‒ Я тебя за язык не тянул, миссис Грановская-Рябенко.
‒ Это заява пацана или бедной девушке снова показалось?
‒ Не показалось. В апреле следующего года я смогу уделить тебе недели две. А в марте можно конкретно пройтись до ЗАГСА. Можно за ручку. Не составишь мне компанию? Закорючки поставим в нужных местах. А? С меня кофе и бублик, если что…
‒ Какой март! Да я прямо сейчас! Без трусов! Голая помчусь! Показывайте, где тут у вас расписаться? ‒ Юлька выскользнула из-под Юрия, повалила его на спину и с криком: ‒ Поскакали! Ой как сладко! Вот так бы скакала и скакала! Юрка, я люблю тебя! Меня стопудово сошлют в Ад, но я уверена, что бог, это ты… Мой Юрка…
С учёбой в столице тоже переиграли, поскольку прогресс на месте не стоит и частные институты открылись не только в столице. Каждое утро Юлька подвозила Юрия до проходной "Интеграла", а сама оправлялась на Ильина, где в бывшем административном здании трикотажной фабрики размещался её институт.
Всё шло по плану, намеченному дальновидным Климашонком. Через год, благодаря его стараниям, институт превратился в престижное учебное заведение и на практически европейское вознаграждение потянулась перекупленная местная и даже столичная профессура, поставив во главу угла свои личные потребности, а не интересы учебных заведений, из которых они побежали, задрав штаны.
Нельзя сказать, что учёба давалась Юльке легко. Тем не менее она чётко знала, что хочет получить в сухом остатке и поэтому, за дополнительную плату, брала часы у самых сильных преподавателей экономики и юриспруденции.
А в канун нового, две тысячи пятого года, Климашонок привёз из колонии свою племянницу Марину, вышедшую по УДО (условно-досрочное освобождение).
‒ Конечно, ‒ Александр Юрьевич откупорил бутылку двадцатилетнего коньяка и похлопал племянницу по ладони. ‒ Условно-досрочно это ещё не свобода, но порешаем. Важно, Маринка, что ты дома и мать твоя покойная возможно, наконец, угомонится. А то ведь повадилась сниться в последнее время. Я уж и в церковь ходил, и за упокой заказывал. Не помогало. Надеюсь, сейчас всё наладится и у неё там.
‒ Спасибо, дядь Саш. Наладится, ‒ Марина достала пачку сигарет, но встретившись взглядом с Климашонком, быстро передумала.