Нас прервало объявление по громкой связи:
– Добрый день. Говорит командир экипажа. Возможно, вы заметили, что наш самолет совершил разворот. У нас возникла небольшая проблема, и по указанию диспетчерского центра мы возвращаемся в Нью-Йорк. Мы начнем снижение для посадки в аэропорту имени Кеннеди примерно через пятнадцать минут. Приносим извинения за причиненные неудобства, но ваша безопасность является для нас приоритетом.
Пассажиры в салоне начали оживленно переговариваться. Я посмотрел на Аарона.
– Случилась какая-то механическая поломка?
– Чтобы долететь до Нью-Йорка, нам понадобится около сорока минут. У меня жена и дети. Просто скажите, я их еще увижу? – вместо ответа спросил он.
Если бы самолет не развернулся, я бы настоял на более тщательном изучении его удостоверения. Вместо этого я спросил: «Что происходит?»
– Беременная женщина летит домой с багажом из трех чемоданов. Мужчина, который известен авиакомпании своим необычным поведением, следует за ней без всякого багажа, ведет себя подозрительно, затем пытается выйти из самолета перед взлетом. Потом он громко молится на иностранном языке. Этого уже хватило бы. А теперь вы мне рассказываете, что она от вас уходит. Вы бы к каким выводам пришли?
– Я плохо умею анализировать мотивы человеческого поведения.
– Хотел бы я уметь делать это хорошо. Одно из двух: или я ошибся, или мы развернулись вовремя. Если второе, то вы самый хладнокровный человек из всех, кого я встречал, если можете сидеть тут и болтать со мной, зная, что смерть рядом.
– Я вас не понимаю. Нам грозит какая-то опасность?
– Мистер Тиллман, вы поместили бомбу в багаж вашей жены?
Невероятно. Они заподозрили, что я террорист. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что ничего невероятного здесь нет. Террористы – не вполне обычные люди. Мое нестандартное поведение указывало на возможность того, что я совершу еще что-нибудь нестандартное, например решусь на массовое убийство из-за ухода жены.
Замечание о моем хладнокровии мне польстило, даже несмотря на то что вывод Аарона основывался на ложных предпосылках. Но в результате самолет, полный пассажиров, возвращался в Нью-Йорк. Я подозревал, что власти захотят так или иначе обвинить в этом меня.
– Никакой бомбы нет. Но я бы рекомендовал вам действовать так, будто я лгу.
Я не хотел, чтобы сотрудник службы авиационной безопасности, принимая решение о том, находится ли на борту самолета бомба, полагался на слова человека, подозреваемого в терроризме.
– Предположим, я говорю правду, и никакой бомбы нет. Совершил ли я какое-то правонарушение?