Феечка (Терентьева) - страница 54

«Ну и как тебе? – спросила меня Ульяна. – Досмотрела до конца?» – «Не смогла», – написала я в ответ. – «Досмотри».

Я стала смотреть дальше, но ничего хуже, чем уже было, я не увидела. Андреев прыгал, пока у него не стало прерываться дыхание, и вместо пения теперь получались какие-то хриплые выкрики. Понять ни одного слова уже нельзя было, только лезла в уши уродская матерная рифма. Точнее, мне она кажется уродской, а ему – очень смешной и категоричной, раз он спустя столько лет снова запел эту песню.

В самом конце Андреев издал звонкий вопль, у него хватило сил и связок на длительный крик на одной довольно высокой ноте, и… – прыгнул в зал! Женщины завыли, заулюлюкали, бросились к нему, стали хватать его за плечи, за руки… Он выбросил две руки вверх, что-то проорал и снова вскочил на сцену. Наверное, этого ему сейчас не хватает.

«Как ты думаешь, может быть, это не он поставил? Ведь в группе есть и другие музыканты», – спросила меня Ульяна. – «Не знаю».

Хуже собеседника на эту тему, чем Ульяна, быть не может. А больше ни с кем поговорить об Андрееве нельзя. Что бы сказала обо всем этом моя мама, особенно придя после многочасовой операции?

– Не понимаю, в какой момент моя дочь превратилась в клоунессу, дружит с клоунами, поехала в Москву за какими-то миражами… – проговорила бы мама.

– Что плохого в клоунах, мама? Это очень нужная профессия… – ответила бы я. – Без клоунов жизнь была бы тусклой. Веками люди ждали ярмарок, ехали туда за тридевять земель, в том числе за представлениями и цирком, и потом год вспоминали бородатую женщину, силача, Петрушку…

Только вот кто, получается, Андреев – бородатая женщина или Петрушка? Ну уж точно не силач…

Что сказала бы бабушка? Смеялась бы, вспоминала бы Аристофана, Салтыкова-Щедрина, Мольера, Гоголя, Крылова, Лафонтена – всех великих, кто выражал свои мысли с помощью шуток, анекдотов, вообще – смеха над происходящим. Так. Я поняла, в каком направлении потекли мои мысли. Я оправдала – мгновенно, мне хватило пары минут – все шутовство и странное, даже неприличное, поведение Андреева. Не я оправдала, а вся моя суть. Значит, мне это подходит… Да нет же! Я ведь в шоке отшатнулась от телефона, на экране которого плясал в семейных трусах мой идеал. Отшатнулась, а потом досмотрела… Сладкий, кстати, какой он был в молодости… Глаза лукавые, смеются… Сейчас-то у него появилась жесткость в лице, она мне нравится. А вот понравился бы мне такой Андреев – молодой, хорошенький, с глазками… Никто этого не знает. Встретила я его уже взрослым, прожившим ровно в два раза больше, чем я.