Чем он привлек Ульяну, я не знаю. Она для меня вообще загадка. Я так и не поняла – из какой она семьи. Не бедная, скорей всего. Но чем занимаются родители, как она живет, с кем из них, я так и не знаю. Она не рассказывает, а мне спрашивать неудобно.
– Ну что, пошли? – улыбнулась Ульяна. – Кого он выберет, как ты думаешь?
– Ты имеешь в виду в качестве администратора?
– А ты что-то еще имеешь в виду? – Ульяна прищурилась.
Вот поэтому я с ней и не дружу. Потому что у нее язык как бритва. Когда у тебя у самой язык как бритва, друзей хочется иметь более плюшевых. У меня была именно такая подружка в школе. Ласковая, добрая, доверчивая, всегда смеялась моим шуткам, была на моей стороне, я делала за нее математику и физику, давала списывать, часто решала на контрольных оба варианта – за себя и за нее. Соня была моей подружкой из песочницы. Мы вместе играли во дворе, и ее даже отдали со мной в одну школу, потому что она и слышать не хотела, чтобы учиться без меня. И она всегда была рядом. Но – была да сплыла, прямо как мой папа.
До одиннадцатого класса мы дружили, а в одиннадцатом к нам пришел новый директор, учившийся в Москве в Академии управления, и стал менять все порядки в школе. Две параллели протестировали и поделили на сильный класс и слабый. Соня попала в слабый, а я – в сильный. И там она себе нашла новых друзей, очень изменилась, стала ярко краситься, убегать с уроков. Я сидела на химии или на русском, а Соня ставила фото из парка или из торгового центра, в обнимку с каким-нибудь очередным приятелем, чьего лица она не показывала, так интереснее, все гадают – с кем же ты обнимаешься.
С Соней стало сложно общаться на наши обычные темы. А когда начались выпускные экзамены, я сдала первый экзамен на девяносто два балла и на апелляции подняла их до девяносто восьми, а Соня – на пятьдесят восемь, и моя бывшая подружка перестала со мной разговаривать, как будто это лично я ей мешала учиться весь год и до этого еще десять лет. Я ей ничего плохого не говорила, наоборот, сочувствовала, предлагала вместе ехать на апелляцию. А ей нужно было не мое сочувствие, а хотя бы восемьдесят баллов, чтобы поступить туда, куда она хотела – на журналистику. А так она не попала даже на платный.
Мы прошли с Ульяной через проходную, где охранник попросил у нас документы, лениво записал только мои паспортные данные в большую тетрадку и сказал, посмеиваясь: «Будешь старшей! С тебя спрос!»
Мы шли по большой территории бывшей камвольной фабрики, где когда-то производили ткани. В центре было красивое старинное здание из красного кирпича с отделкой, довольно необычной постройки – белые углы четырехэтажного корпуса были не острые, а плавно обтекали все здание. Сейчас, как я поняла, во множестве разбросанных корпусов тоже были ткани, но их не производили, а продавали. Всюду продавалась ткань и фурнитура, произведенные в Китае. Торговали в основном индусы. Мы видели их в открытые двери, индусы сновали туда-сюда, что-то тащили. Их трудно спутать – оливковый цвет кожи, особого разреза глаза, большие, выразительные.