Птичий – опора для хрупких крыл,
Детская радость до самой полночи…
Утром проснёшься – и всё забыл.
3.
Ужас возвращения в средневековье.
Будни пахнут пивом, пылью и кровью.
Бесчисленные гадания и камланья,
Сожженья заживо, побиванья камнями…
Мир рационален ровно настолько,
Чтобы снова затеять вавилонскую стройку,
Добраться, спросить у Бога: Ты ещё там?
Пора платить по счетам!
4.
Разве я знала, что нашей любви мне хватит
на долгую-долгую жизнь потом?
Одной растить и учить детей, ремонтировать ветхий дом,
Смотреть по ТV репортажи с пляжей Египта,
из пламени Ливии,
с японских АЭС?
Моя любовь навсегда останется здесь,
На этой горькой земле,
вымирающей каждый день,
чтобы просто жить.
В потоках липкой,
политой синтетическим шоколадом лжи.
В рекламных слоганах,
мерзких наклейках с чужими буквами,
ливнях, снах…
Моя любовь принимает всё, даже детский нелепый страх,
Что однажды и эта жизнь рассыплется в прах.
5.
Вечером после ливня стрижи встают на крыло.
Небо к сырому закату краешком прилегло,
Тёмным неровным краешком, неряшливой бахромой…
Тучи идут домой.
Так проходят грозы – дай Бог, чтоб наша прошла…
Капельку дождевую стрижонок смахнул с крыла,
Рванулся куда-то в сторону – не бойся, малыш, держись!
Иногда непогода длится целую жизнь.
Это ведь как получится, что выпадет на роду…
Только останься в небе, у Господа на виду.
От января до июля – видишь, крылом подать.
Кто были вечерние птицы – надо ли нам гадать?
Новые народились, и город уже другой.
От ливня до снегопада – только взмахнуть рукой.
Поэтому неподвижно у распахнутого окна
Стою одна.
6.
Несбывшегося больше. И оно,
По счастью, никому не суждено.
Оно в прохладном воздухе разлито,
Засыпано опавшею листвой,
Оно приходит молча, как молитва,
И тайно обретает голос твой.
И кажется, оно дано тебе лишь:
Взлетай, как тот неловкий юный стриж!
Ты говоришь – и сам себе не веришь,
Ты веришь лишь тому, что говоришь.
Никто не обещал тебе покоя,
Но вот они – воздушные пути!
А сбудется – лети! – совсем другое.
Совсем другое сбудется. Лети.