Толстушка подняла луч фонарика и осветила гладкую скалу перед нами. Не отрывая от стены лопаток, я перевел дух и вытер холодный пот со лба.
Очень долго мы не говорили ни слова. Визг жаббервогов стих, и вокруг повисла гнетущая тишина. Только откуда-то издалека доносилось эхо – капала вода.
– На что же они так злятся? – спросил я.
– На все, что обитает под солнцем.
– Как-то не верится, чтобы кракеры сумели с ними договориться. Даже ради очень большой выгоды…
Она ничего не ответила. Только крепче стиснула мою руку.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросила она.
– О чем?
– Как было бы здорово, если б я могла перейти с тобою в тот мир.
– Бросив этот?
– Ну да, – ответила она. – Он такой скучный. По-моему, в твоем сознании жить куда интереснее.
Я молча покачал головой. Не знаю, кто как, но я бы не хотел жить только в своем сознании. Как, впрочем, и в чьем-либо другом.
– Ладно, пойдем! Здесь нельзя задерживаться. Нужно найти выход в канализацию.
Я осветил фонариком часы. Пальцы дрожали. Я чувствовал, что успокоюсь еще не скоро.
– Восемь двадцать, – сообщил я.
– Я поменяю излучатель.
Она включила новый аппарат, а старый поставила на подзарядку и заткнула за пояс под рубашкой.
С тех пор, как мы залезли в нору, прошел ровно час. Если верить Профессору, через несколько минут мы свернем под картинную галерею, а там и до подземки рукой подать. Все-таки метро – уже часть наземного мира. Мира, где пока еще нет жаббервогов.
Вскоре, как и ожидалось, дорога свернула влево. Мы вышли под бульвар Итиё. Сейчас, в начале осени, весь бульвар шелестит зеленой листвой. Я вспомнил первый осенний ветер, запах листьев и согретые солнцем газоны. Упасть бы сейчас на траву и разглядывать небо. Сходить в парикмахерскую, постричься, а потом завалиться на газон где-нибудь в Гайэнмаэ и часами разглядывать небо. И потягивать холодное пиво, пока не кончится мир.
– Интересно, небо сейчас голубое? – произнес я.
– Небо? Откуда я знаю?
– Ты что, не смотрела прогноз погоды?
– Конечно, нет. Я весь день искала, где ты живешь.
Я попробовал вспомнить, видел ли я вчера на небе звезды. Не получилось. Перед глазами все маячила молодая парочка, слушавшая «Дюран Дюран» в своем пижонском «скайлайне». Звезд в памяти не всплывало. Я вдруг понял, что за последние месяцы ни разу не подумал о звездах. Если бы звезды исчезли с неба месяца три назад, я бы и глазом не моргнул. В памяти остались только серебряные браслеты на женской руке – да палочки от мороженого под фикусом у подъезда. Вся моя жизнь была какой-то недоделанной и никчемной. А ведь я запросто мог родиться в какой-нибудь югославской деревне, всю жизнь разводить овец и каждый вечер любоваться Большой Медведицей. «Скайлайны», «дюран дюраны», серебряные браслеты, шаффлинги и синие твидовые костюмы казались бредовым сном из далекого прошлого. Мою память раздавили в лепешку пневматическим прессом, точно старый автомобиль. Она, моя память, стала похожа на банальную кредитную карточку. Взгляни на нее спереди – выглядит лишь чуть-чуть неестественно. А посмотри сбоку – просто бессмысленная пластинка. С одной стороны, в ней хранится вся моя жизнь. С другой – просто кредитка. И пока не считаешь ее специальной машиной, от нее нет никакого проку.