– Ну, это с каждым бывает.
– Нет-нет… Какой-то особенный свет. И особенные глаза. И еще – страшно холодно. Я слишком долго жил в темноте и отвык от света.
– А что еще помнишь?
– Больше ничего.
– Наверное, твоя память потекла в обратную сторону, – сказала она.
Она прижалась ко мне, и я чувствовал плечом ее грудь. В мокрых штанах я продрог до костей, и лишь там, где ее грудь прижималась ко мне, еще оставался островок тепла.
– У тебя наверху есть какие-то планы? Куда-то пойти, что-то сделать, кого-то увидеть? – спросила она, и взглянула на часы. – У тебя еще двадцать пять часов пятьдесят минут.
– Пойду домой, приму ванну. Переоденусь. Потом, наверно, схожу постригусь, – сказал я.
– Все равно еще время останется.
– Останется – тогда и подумаю.
– Можно, я с тобой? – попросила она. – Я тоже хочу помыться и переодеться.
– Как хочешь, – пожал я плечами.
Со стороны Аояма пронеслась электричка, и мы снова пригнулись и зажмурились. На этот раз обошлось без слез.
– Но ты еще не так зарос, чтобы стричься, – сказала она, осветив мою голову фонариком. – И потом, тебе лучше с длинными волосами.
– Всю жизнь ходил с длинными. Надоело.
– И все-таки в парикмахерскую еще рановато. Ты когда последний раз стригся?
– Не помню, – ответил я. Какое там стригся – тут не помнишь, когда мочился последний раз… События месячной давности казались историей древнего мира.
– А у тебя дома найдутся вещи моих размеров?
– Не знаю… Вряд ли.
– Ну ладно, что-нибудь соображу. А постель тебе понадобится?
– В смысле?
– Ну, может, женщину вызовешь, чтобы сексом позаниматься.
– Да нет… Об этом я как-то не думал, – признался я. – Наверное, не понадобится.
– Тогда можно, я там посплю? Я должна отдохнуть, прежде чем за дедом пойти.
– Спи, конечно. Только учти: ко мне постоянно вламываются то кракеры, то агенты Системы, то еще кто-нибудь. Я теперь знаменитость. Даже двери в доме не запираются.
– Плевать, – сказала она.
А ведь ей и правда плевать, подумал я. Все-таки разным людям плевать на совершенно разные вещи…
От Сибуя примчался еще один поезд. Я зажмурился, досчитал до четырнадцати – и поезд унесся прочь. Глаза почти не болели. Мы прошли первый круг ада на пути к свету. Не угодив ни в колодец к жаббервогам, ни в желудок когтистой рыбы.
– Ну что? – отстраняясь, сказала толстушка и встала на ноги. – Пойдем понемногу.
Кивнув, я поднялся, выбрался за ней на пути – и мы зашагали по шпалам в сторону Аояма-Иттёмэ.