– А разве они тебе не понравились?
– Очень понравились, – ответил я. И ненадолго – так, чтобы не помешало работе, – представил облик толстушки. А потом снова отхлебнул кофе.
– Мне кажется, в тебе что-то есть. А может, наоборот, чего-то нет… Хотя, наверно, это одно и то же.
– Иногда мне и самому так кажется, – признался я.
– Мы, ученые, называем это «состоянием в процессе эволюционного отбора». Рано или поздно ты еще поймешь: эволюция – очень жестокая штука. А как ты считаешь: что самое жестокое в эволюционном отборе?
– Не знаю. Что?
– В нем нет места для прихотей. На ход эволюции не могут влиять чьи-то личные «хочу – не хочу». Все равно, что воздействовать на ураган, землетрясение или наводнение. Предугадать невозможно, сопротивляться бесполезно.
– Хм-м, – задумался я уже в который раз. – Значит, ваша эволюция требует, чтобы звуки исчезли? И чтобы я, к примеру, потерял дар речи?
– Точнее говоря, не совсем. Есть у тебя дар речи или нет – в принципе, не так важно. Поскольку сам дар речи – не более чем ступень эволюции.
– Не понимаю, – сказал я. В таких вещах я вообще человек откровенный. Если мне все понятно, я так и скажу: «понятно». А уж если чего-то не понимаю – говорю, что не понимаю, и баста. Никаких размытых формулировок. Я убежден: чаще всего люди конфликтуют именно потому, что нечетко формулируют абстрактные понятия. Тот, кто предпочитает размытые формулировки, неосознанно, в глубине души, сам ищет конфликта. Никакого другого объяснения я этому не нахожу.
– Впрочем, ладно. Давай пока на этом закончим, – сказал старик и снова захохотал. Уох-хо-хо. – А то залезем в такие дебри, что ты не сможешь работать как следует. Поболтаем потом как-нибудь.
Я не возражал. Пропищал будильник, и я снова засел за стирку. Старик же достал из ящика нечто вроде миниатюрных стальных щипцов для камина, взял в правую руку и принялся разгуливать вдоль стеллажей, легонько постукивая странным инструментом по черепам и слушая, как они отзываются. Так маэстро, любуясь своей коллекцией скрипок Страдивари, выбирает то одну, то другую, вскидывает к плечу и проверяет на щипок струну. Старик просто слушал звуки, но во всем его облике проглядывала невообразимая для обычного человека любовь к черепам. Однако еще сильнее меня поразила богатейшая гамма звуков, которые эти черепа издавали. От звона бокалов с виски – до стука огромных цветочных горшков. Когда-то на каждом из черепов были мясо и кожа, в каждом – пускай и в разных объемах – находился мозг, который ежесекундно наполняли мысли о еде, сексе и бог знает о чем еще. Теперь от всего этого остались только звуки. Самые разные: хрустальных бокалов, цветочных горшков, водопроводных труб и коробок из-под бэнто.