Я хотел спросить пограничника, много ли полегло наших, но почему-то промолчал. Ясно же — и японцы не горохом стреляют, и убивать они обучены…
Перевалило за полдень, когда мы заняли оборону на склоне сопки, обращенной к японской стороне. Граница находилась в сотне метров впереди. Никаких вещественных признаков ее мы не увидели. Трава, кустарник, узкая речушка… Но на карте, что лежала у Разодеева в планшете, граница была обозначена четкой красной линией. И если взглянуть на эту карту, можно мысленно провести границу на местности: вон тот кустик на нашей стороне, а тот, что в двух метрах пониже, — на японской.
Седьмая рота и часть пулеметчиков во главе с лейтенантом Евдокимовым окопались на Безымянной. Я остался с ними. Остальные роты Разодеев повел на Заозерную.
— Ну, счастливо, Ваня, — улыбнулся он мне на прощание, подавая руку.
— Давай! — Я влепил свою ладонь в его.
Тишина на границе. Ни души на японской стороне. Где они там прячутся? Видимо, в хорошо замаскированных блиндажах. Сверху я вижу только наши секреты, выдвинутые вперед, к самой пограничной линии. В полукилометре — кукурузное поле, за ним — корейская деревушка. Бывало, в спокойное время на этом поле работали крестьяне. Теперь — ни души. Деревня словно вымерла. Значит, японцы выселили крестьян. А это может означать только одно — пограничная полоса стала прифронтовой.
Жаркое июльское солнце скатилось к верхушкам сопок на западе. Бойцы поужинали сухим пайком. Стемнело. Высыпали звезды. Стало прохладно. Наступила ночь. Рота находилась в полной боевой готовности. Никто не сомкнул глаз. Я прошел вдоль позиции роты, поговорил с бойцами. Настроение бодрое. Но чувствуется взволнованность. Ждут ребята — вот-вот начнется… Пулеметчик Бабушкин по обыкновению балагурит:
— Скучно, товарищ лейтенант. Спят, видно, самураи, намучились с утра, когда им наши дали.
— Это их дело, вот вы не засните, — отвечаю.
— А я привык не спать. До армии, бывало, целое лето в ночном…
— Из деревни родом?
— Так точно, из Тульской области, деревня Детчино.
Поговорил с Бабушкиным, с его вторым номером Гошей о деревенской, так знакомой мне жизни. А на душе кошки скребут. Тишина. Что она означает? Ведь это не просто тишина, а пограничная тишина.
Рассвело. Легкий туман в низинах зарозовел. Взошло солнце. А на той стороне по-прежнему ни души, ни звука. Что же это на самом деле? Неужели отвели японцы войска?
Солнце чуть поднялось, и сразу захотелось укрыться в тень — жарко.
День тянулся томительно долго. Бойцы спали по очереди. Дважды приходил связной от Разодеева. Наконец скрылось солнце, отступила изнуряющая жара. «Сколько же нам здесь сидеть? — думал я. — И из полка никаких вестей…»