А навстречу мне мужик хмурый идет, на людей бранится. Пригляделась, а то воевода! Сама не заметила, как шаг прибавила, да так перед ним и встала, дороги не даю. Он меня взглядом окинул и говорит:
— Уйди с дороги, красавица, я сейчас и худое сделать могу.
— Попробуй, — отвечаю. — Потом поглядим, кому хуже будет.
Осмотрел меня вновь воевода, да так гляделки свои и растопырил:
— Лесовика Берендеевна? — спрашивает. — Вот уж чудо-чудное, и не признать тебя сразу.
— Всегда такой была, — ворчу я, а сама на него смотрю, жду — а вдруг про Велеслава скажет.
Только Никуша опять нахмурился и меня рукой с дороги отодвинул. А я так и растерялась. И чего это такое? Будто от комара какого отмахнулся, спасибо, что не прихлопнул. Не вытерпела я такого, догнала и опять дорогу заступила:
— Ты чего это? — говорю — Или совсем смерти не боишься?
— А чего ее бояться, коли жизнь не мила? — отвечает воевода, а у меня вдруг сердце так и ухнуло.
— Неужто опять с князем беда?
Спросила, а сама ладонь к груди прижала. Смотрю на воеводу, а он голову повернул, да взглядом будто камнем придавил.
— Тебе что за дело? — спрашивает. — Идешь себе и иди дальше. Еще про князя спрашивает.
— На то язык и дан, чтобы спрашивать, — говорю. — А ты, коль спросили, ответь, сделай милость.
Подбоченился воевода да глаз прищурил:
— И чего это тебе вдруг князь понадобился? То из леса гнала, а теперь с души про него сказ тянешь?
А я руки на груди сложила и отвечаю важно:
— Хочу гоню, хочу спрашиваю, тебе какое дело?
— Нет мне дела, ступай себе дальше.
Сказал Никуша да и обошел меня, будто столб какой. Я еще чуточку нос позадирала, да и за ним кинулась. Дорогу опять заступила, да руки в бока уперла:
— А ну говори, негодник, что с князем случилось! — а сама глазами сверкаю, они уж уголечками горят.
И страшно мне так, что душа обмирает. Да не воеводу грозного боюсь, а того, что он скажет. Забилось сердечко птичкой пойманной. На воеводу смотрю, а сама глаза синие вижу, да улыбку веселую. А в ушах-то только и слышу: «Лесенька…». Ох, ты ж друг мой единственный — сердцу радость, что ж за беда с тобой опять приключилась? А я сижу в лесу своем вся важная, как ты хотел, и ничегошеньки не знаю. И некому тебя от горести защитить, некому кручину поганую рукой отвести. Охо-хонюшки…
А воевода глядит на меня, глаз не сводит. После усмехнулся да вдруг и смилостивился, даже ликом посветлел.
— Жив наш князь, — отвечает, — да только здоров ли?
— Говори, супостат! — вскрикнула я и кулаками потрясла. — Я ж тебе глаза твои бесстыжие выцарапаю! Говори, не томи душеньку!