— Ну, готов? Идем!
У кабинета директора Евсеич достал из кармана белую от муки трешку и дал Пашке на парикмахерскую.
— И вот еще что: времени сейчас немного, потому садись на двенадцатый трамвай и шпарь по Невскому до моста. Там проберись к Петропавловке, на пляж, и помойся, а оттуда — на медосмотр. Песочком потрись получше, а далеко не заплывай — Нева шуток не любит! Ясно? Вот и хорошо! А к вечеру приходи — поедим вместе.
Пашка целый день был сыт, как никогда, и, наверно, поэтому в голову ему приходили разные хорошие мысли. Он думал о золотых днях совершеннолетия. О том, как станет скоро самостоятельным, уйдет от тетки, накупит себе широченных брюк-клеш из чистой шерсти, ремень с морской бляхой сторгует на барахоловке, приобретет побольше шелковых рубах, ботинок и пойдет на танцы в женскую школу, где будет выдавать себя за десятиклассника. Где он возьмет столько денег, он точно еще не знал, но только не в ресторане, поскольку оставаться работать там при всем брюшином благолепии он не мог решиться — душа не принимала. В самом деле, не дай бог узнают на улице, что он повар, — пропало дело! Он с омерзеньем думал о колпаке, но с большим удовольствием о еде и своем покровителе. И странное дело: только утром он высморкнул большой сгусток крови и ощупывал припухший нос, а вечером — да и целый день — Пашка думал об Евсеиче с теплотой. «Законный мужик! — пришел он к выводу. — Поработаю у него пока, а там видно будет…»
К вечеру Пашка управился с медицинскими инстанциями, проголодался и подрулил к Евсеичу.
Еда снова была сказочной. Лучше, чем утром. Кроме того, Евсеич дал Пашке домой песочное пирожное «кольцо». Пашка вез «кольцо» в кармане и с полным сознанием своей правоты ехал на подножке, поскольку в трамвайной сутолоке могли пирожное раздавить. Он спешил домой, спешил — как это ни было удивительно для него самого — увидеть тетку. Ему не терпелось поразить ее рассказами о том изобилии еды, которую он увидел сегодня. Ему хотелось рассказать ей самое яркое из того совершенно нового для него мира, что открылся сегодня перед ним с большой щедростью и прямотой.
Тетка была дома.
— Ну, работал? — спросила она удивительно нормальным голосом, на какой сегодня и рассчитывал Пашка.
— Завтра приступлю, — не стал он врать и принялся рассказывать. — А это тебе. От меня. Он положил перед ней пирожное и пролез между столом и швейной машиной на заваленный всякой рухлядью балкон. Там он потрогал свои мускулы, потом несколько раз поднял пудовую гирю, поломался с ней, шумно выдохнул. Потрогал мускулы опять и решил: надо больше заниматься спортом, ведь при таком хорошем питании, как в ресторане, сильней его не будет даже Мишка-Гога. Пашка улыбнулся чему-то. Настроенье его было великолепное. Он даже попробовал сделать стойку на решетке балкона, но внутри у него сразу все похолодело от страха: шестой этаж… У Копыты он делал, на таком же балконе, но у того второй… Вспомнив о ребятах, он шагнул было обратно в комнату, но невольно остановился: на оттоманке сидела тетка, а по ее худому лицу текли слезы. Пашка отвернулся в каком-то непонятном самому волнении и стал смотреть, вниз, на улицу.