— Не в клуб ли, говорю, навострился?
— В клуб, куда же еще! — сердито ответил Леха, которому бабка сбила мечту о будущем.
— А поросенка-то накормил?
— Да накормил!
— А матка-та на ферме?
— Где же ей быть! — досадовал Леха, понимая, что будут еще вопросы и даже много, потому что старая хочет привлечь к себе внимание людей, недаром она говорит громче обычного:
— А дом-то закрыл?
— Да закрыл! Иди ты домой, иди!
— А ключ…
— Да без ключа закрыл, иди!
— Без ключа — это ладно, а ты поел ли?
— Да поел, поел! Ну? Чего тебе еще? — Леха махнул рукой и пошел в гору к клубу, но старуха еще громче окликнула:
— Погоди-ко! А лошадей-то отогнал в загон?
— А ты как думала? — оглянулся Леха на ходу.
— А чего ж я шла сейчас и не видала их?
Леха опешил:
— Как не видала?
— Да так, не видала, и все! Весь загон прошла, а их там не встретила, запоролись, поди, опять куда-нибудь. Смотри, дядька-то Семен даст тебе перцу!
«Опять!» Сердце Лехи заколотилось. Он слышал, как кровь надавила на виски и стучала там тугими короткими толчками. «Ушел и всех увел!»
Он уже ругал себя за то, что не стреножил Орлика, и был зол на него так, что, казалось, мог отхлестать его веревкой за его неблагодарность. Он посмотрел на клуб — там толпились уже девчонки и ребята, но он бросился со всех ног к лесной дороге. Досада на то, что он может опоздать на концерт, была так велика, что он едва не оставил мысль о лошадях и о потраве, которая может произойти в эту ночь, и даже о конюхе Семене, на которого постепенно переходила Лехина злоба. «Вот будет опять платить — так ему и надо: не будет напиваться при лошади!» Он уже был совершенно уверен в том, что Орлик увел лошадей потому, что почувствовал от конюха запах водки и понял: пастуха ночью не будет.
Леха остановился передохнуть у воротец загона. Расстегнул повольнее ворот рубахи, снял с жердины оставленную веревку, которой он должен был стреножить Орлика, обвязался ею вокруг пояса, чтобы не таскать в руках, и уже хотел идти, но вдруг насторожился: услышал песню. Она становилась все громче. «Солдаты!» — догадался Леха. Ему еще больше захотелось в клуб, и он убежал бы туда, конечно, не живи в его душе тревога за посевы, которую он вынянчил с детства.
А песня становилась слышнее. Крепкие мужские голоса легко покрывали гул машины, на которой ехали солдаты. Уже можно было разобрать слова:
А для тебя, родная,
Есть почта полевая.
Пускай труба зовет:
Солдаты, вперед!
Да, это были они. Леха понимал, что он немного опоздает на концерт, и, смирившись с этим, углубился в кустарник, потом лесом напрямую, туда, где прошлый раз лошади взломали изгородь. Подлесок пошел ниже, сырее. Он пожалел, что не надел сапоги.