Официант принес бокал, она сразу расплатилась. Хороший знак. Девушки ее типа предпочитают, чтобы за них платили другие. Опять вспыхнули монеты, когда она подняла бокал и изящно, как отлично вышколенная аристократка поднесла его к губам.
Мне вдруг пришла в голову глупая идея, которая как лекарство восстановила мою уверенность и подняла настроение. Погасив сигарету, я направился в тихий уголок под пальмами. Она заметила меня, но и глазом не моргнула.
Скорчив печальную улыбку, я спросил:
— Вы меня не помните?
— Помню.
Ее голос изменился так же мало, как лицо. По-прежнему мрачный, бесцветный, неприятный.
— Можно присесть?
— Пожалуйста.
— Спасибо! — я сел.
Она допила и пододвинула мне бокал. Это было явным вызовом.
— Если хочешь, может заказать мне еще один.
— Намекаешь, что я на мели?
— Ерунда, Мэнни сказал, что у тебя есть деньги.
Снова холодные маленькие кольца сжали мое сердце, но я выдавил улыбку и безразлично ответил:
— Не сомневайся.
— Ты ему очень не понравился, командир.
— Взаимно.
Она выпустила мне в лицо дым и лаконично закончила:
— Итак, нас трое.
— Что ты имеешь в виду?
— Он тоже мне не нравится.
— Я думал он с тобой.
— Нет. У него другие интересы: на этот раз брюнетка.
Выразив свои соболезнования, уже хотел сказать, что того, кто обращается подобным образом с женщинами вряд ли можно назвать мужчиной, как она обрезала мою обличительную речь неприличным жестом.
— Хватит, командир. Я тебе не нравлюсь, ты мне тоже, обойдемся без красивых фраз. Знаешь, что Мэнни подарил мне твою монету?
Она вытянула руку, монета вызывающе звякнула у меня под носом.
— Да. Он говорил, что отдаст ее тебе.
Впервые за все время она улыбнулась, облизала губы маленьким острым язычком. Ее глаза зажглись злобным удивлением.
— Хочешь ее вернуть?
— Да.
— Сколько дашь?
— Тридцать фунтов. Столько мне заплатил Мэнни.
— Добавь двадцатку, командир, и можешь забирать ее со всем остальным дерьмом.
Я достал бумажник отсчитал десять пятифунтовых банкнот, молча положил на стол. Щелкнув замком, она сняла браслет и бросила его мне, взяла деньга и запихнула в сумочку.
— Спасибо, — сказала она бесцветным голосом. — А то у меня осталась всего пятерка. Теперь можешь поставить выпивку.
Вынув бумажку в десять шиллингов и аккуратно положив ее под пепельницу, я встал:
— Извини, я уезжаю. Тебе лучше заняться туристами. Они отдыхают, а я работаю.
Это прозвучало очень дешево. Да, так оно и было. Сам Мэнни Маникс вряд ли мог придумать что-нибудь более оскорбительное. Надо было извиниться за бестактность.
— Прости, мне не нужно было этого говорить.