Она пожала плечами, достала пудру.
— Я привыкла. Минутку, командир…
— Да?
— Ты переплатил за браслет. Хочу сказать тебе одну вещь, чтобы быть квитой.
— Слушаю…
— Мэнни говорил, что у тебя есть что-то, что ему очень нужно.
— Вот так он и живет — в желании захапать чужое добро.
— На этот раз он поклялся, что оно будет его.
— Сначала пусть найдет меня, а это займет очень много времени. А когда найдет… — Я повернулся, чтобы уйти, но она заставила меня окаменеть.
— Когда это случится, командир, он убьет тебя.
На высоте трехсот метров самолет выровнялся. Справа, через иллюминатор, я увидел его тень на зеленом ковре сельских полей, похожую на большую птицу.
На востоке было море, рифы и острова цвета нефрита. На западе далеко за горизонт уходили коричневые, будто поджаренные пастбища. Под нами — прибрежная полоса с буйной растительностью, болота, где собирались ибисы и устраивали удивительные птичьи танцы на грязном низком берегу.
Здесь находились поля с сахарным тростником, ананасовые плантации, рощи папайи и манговых деревьев, сочные пастбища для молочных коров. Здесь работали высокие, немногословные люди севера — резчики тростника, скотники и пастухи с ленивой походкой выросших в седле мужчин. Печальные, потерянные потомки старой расы перемежались новой, разбавленной кровью китайцев, японцев и жителей островов Гильберта и Спайса.
Здесь дома на сваях. После жаркого душного дня их охлаждает ветерок. Пышные цветы обвивают столбы веранд и оцинкованные крыши.
Я, Ренн Ландигэн, летящий между голубым раем и зеленой землей, испытываю странное спокойствие, как будто у меня обрезали пуповину и я появился на свет в новом, свободном мире. Здесь нет опасности, боли утрат, желаний и не обременяют воспоминания.
Бауэн — маленький прибрежный городок, где неистовая растительность быстро излечивает шрамы циклонов и неожиданных штормов. От Бауэна я должен был повернуть назад, на юг, и проехать восемьдесят километров. С первого взгляда это казалось настоящей глупостью. Можно было прилететь прямо на место, а не трястись утомительные три часа по старой железной дороге. Но это меня абсолютно не устраивало.
Мой городок был меньше Бауэна, и любой незнакомец с самолета — турист или бизнесмен становились предметом вежливого, но живого интереса. Каждый шаг такого человека обсуждался мужской половиной в баре, а женской перед витриной магазина.
Если вы сошли с поезда пыльный, помятый и раздраженный, вас примут таким, каким вы хотите казаться — инспектором, комиссионером, рыбаком или клерком с сахарного завода. Если к тому же вы мало говорите, не швыряетесь деньгами и немного разбираетесь в местных условиях, они оставят вас в покое, потому что жара не располагает к долгой памяти.