К станице Таежной женщины прибились к концу недели. Любушка попросила Настю-сестрицу заехать к Субботовым: гляди, как Софрон дома, а нет — так, возможно, родители знают, где он. Может, и про Тимофея что скажут.
Субботовы встретили Любушку, как родную. Мать Софрона разголосилась:
— Ой времечко-то какое безбожное. Люди — што бездомные… Разродиться мояточке и то спокойно не приходится. Совсем на сносях, горемыка тожно.
Старый Субботов прикрикнул на жену:
— Замолкни с хныканьем. Не слыхали ужо твоих причитаний. Покормила бы лучше гостей.
Вытирая слезы, Субботиха смахнула со стола передником, поставила крынку молока, глиняную миску с горячими шаньгами с творогом.
— Поешьте с дорожки. Вон какие исхудалые.
— Подкрепитесь да, може, порасскажете про Софроншу нашева, — выжидательно смотрел Субботов на Любушку. — Вить вместе с твоим мужем войну мыкает.
Любушке стало ясно: Субботовым о сыне ничего неведомо. Она коротко рассказала о том, как Тимофей и Софрон ушли с сотней на разведку и по сей день о них ничего не известно.
— Убили Софроншу! Убили сыночка-а-а… — пуще прежнего заголосила Субботова. — Чтоб им сгореть в кромешном огне красным и белым проклятущим. Ой, горечко мне…
— Занемей, старая! — вскричал сменившийся с лица Субботов. Борода его задрожала, на лбу выступила испарина. — Софрон не таковский, штоб за понюх табаку сгинуть. Бог даст, живым останется. Рано ишо его оплакивать. — Он вытер рукавом взмокший лоб, совладал с волнением, закончил: — Счас неизвестно, где оно быстрейше сгинуть. У нас тут тоже не дай и не приведи. Так што уж лучше где-то мыкаться. Всех, кто были у красных, у нас тут в каталажку гребут.
Из рассказа Субботова Любушка узнала, что в Таежной побывали семеновцы, установили свою власть. Станичный атаман наведывался недавно к Субботовым, расспрашивал про сына. Пригрозил, если узнается, что Софрон у красных, родители ответят за него перед новой властью.
Долго задерживаться в Таежной было небезопасно. Поблагодарив гостеприимных хозяев за приют и угощение, женщины с полудня двинулись в дальнейший путь.
К вечеру они уже подъезжали к Голубицам. Петлявшая по тайге дорога поднялась на склон безлесой тупоглавой сопки и пошла опоясывать ее ровной дугой.
Настя-сестрица заметно волновалась — родные места. Она заговорила с Любушкой о своем крае, о родственниках.
— Красиво у нас, правда? Обминем сопку — и Голубицы увидишь. А знаешь, почему Голубицы так называются? Это по здешним богатым ягодникам сысстари давали селам ягодные имена. Село наше в пади находится. Падь так и кличется — Ягодная. И речонка — Ягодинка… Голубики тут тьма-тьмущая. Поменьше я была, из ограды выскочу и — в голубичник. Прибегу домой, вся синяя: руки, лицо, платьишко. Мама, конечно, поругает, однако не сильно. Она у меня добрая. Зато братка за косы натаскает. Шустрый у меня братка. Как они теперь?.. У нас в селе родичей мало. Отец-то из Дульдурги был, все его родственники там живут. А у мамы почти никого не осталось. Дедушка с бабушкой померли.