До Любушки, точно откуда-то издалека, доходили отдельные слова и фразы Анастасии. Рассеянно глядя на тупоглавую сопку, западные склоны которой уже покрывались вечерней чернотой, она мысленно видела Тимофея, была рядом с ним. Воспоминания о нем в последнее время все чаще и чаще наплывали на нее. Любушка привыкла к ним, жила ими, ибо они в какой-то мере защищали ее от нестерпимой душевной тоски.
Подвода обогнула сопку, и впереди показалась березовая роща, почти не тронутая осенней позолотой.
Настя-сестрица вдруг зашмыгала носом:
— Паленым тянет. Чуешь, Любушка?
Любушка молчала.
— Никак, пожар где-то… — еще сильнее забеспокоилась Анастасия.
Любушка смотрела на шагавшие вдоль дороги равностволые деревца, радующие глаз своей чистой белизной, и никак не могла увязать их с тем, что говорила Настя-сестрица.
Роща кончилась. За ней развернулась новая живописная картина. Справа змеилась темно-синей лентой заросшая по берегам красным тальником неширокая речка, слева поднимался к дальним хребтам зеленый от хвойного леса косогор, а посредине желтая долина — скошенное хлебное поле.
Но долго любоваться этой картиной не пришлось, дорога свернула влево. Телега оказалась на взлобке холма, и женщины увидели зарево. Анастасия вскрикнула:
— Что это?!.
Стремительный спуск побежал по крутой кривой.
* * *
Пулеметная очередь глухо постучала в окно избы откуда-то с северной окраины поселка. Чутко дремавшая Любушка испуганно дернулась, робко толкнула Церенову, засуетилась подниматься.
Настя-сестрица, так и не сомкнувшая с вечера глаз, успокоила подругу, легонько прижала к себе, шепнула: «Лежи тихо, может, наши это».
В прихожей стоял предрассветный мрак. Возле печки бесшумно сновала старуха. За занавеской со свистом всхрапывал хозяин.
Пулемет опять застучал. Теперь громче, длиннее, обозленнее. Старуха на миг замерла, храп за занавеской оборвался. В кути заворочался вестовой Путин, громыхнул о пол чем-то железным. И вслед его голос:
— Што случилось? Тарабанит вроде хтой-то. Зажги-ка, бабка, свет.
Путин поднимался нехотя, шумно сопел, надевая мундир.
Очередь снова повторилась.
— Вроде пулемет, — по-настоящему обеспокоился казак.
Старуха засветила лампу. За дверью избы послышались поспешные шаги, обрывочный говор, и в прихожую влетел старший урядник.
— Красные! Красные напали!.. — Из его рта выбивалась слюна. — Ваше благородие, ваше… Путин, спишь, стервец! Буди хорунжего — тревога!
Филигонов выскочил из зала, на ходу натягивая шаровары.
— Какие красные?! Откуда взялись… Проморгали, мерзавцы!
— Никак нет, ваше благородие, не проморгали, — захлебывался слюной старший урядник. — Наш пулеметный секрет в аккурат накрыл конный разъезд. Человек пять положил у ручья. Остальные тягу дали. Я гарнизон в ружье поднял.