Анастасия, боясь переиграть, остановилась посреди гостиной, сделала застенчивый вид.
— Может, я не так, как надо, заговорила.
— Нет, нет, все так. Говорите.
— У нас такой спрос к вам, Ипатий Евстафьевич: долго мы тут пробудем аль нет?
Вспыхнувший было румянец на щеках Редкозубова от неожиданной вначале кокетливости Цереновой стал блекнуть.
— Думаю… э-э-э, завтра выедем. А почему вас интересует это?
— Любовь Матвеевна волнуется. По батюшке соскучилась. Деньки все считает, когда домой приедет… — Анастасия притворно хохотнула. — А мне скушно в тутошних хоромах. — В глазах ее блеснули чертики. — Аль можно мне за двор ступить, по селу пройтись, Ипатий Евстафьевич? Аль нельзя?
И снова румянец вспыхнул на щеках войскового старшины.
— Чего ж нельзя… э-э-э, Настенька. Можно. Пройдитесь. Пожалуйста.
— Премного благодарны, — поклонилась Анастасия, плавно развернулась и, как пришла, неторопливой, качающейся походкой поплыла назад в боковушку.
Переступив порог, она приложила палец к губам: «Тсс!» — а вслух сообщила Любушке:
— Завтра уедем, Любовь Матвеевна. Ипатий Евстафьевич обещал доставить вас к батюшке в невредимости. Теперь отдыхайте спокойно. А я пробегусь по селу. — Настя-сестрица плотно прикрыла за собой дверь, закончила: — Пойду обсмотрю все, попримечаю. Гляди и придумаю, как нам вызволиться.
Насосавшись, Тимка уснул. Любушка положила его на кровать, осторожно передвинулась на сундук, приникла к окошку, в котором светлелось утреннее небо. По нему, вольготно проплывали пушистые барашки белых облаков.
Любушка смотрела на них, как на что-то нереальное, сказочное. Она видела и не видела их. Ее взгляд заволокли слезы. Они не текли, они застыли на дрожащих ресницах. Любушкой овладела опустошающая душу безысходность…
Невидяще глядя в окошко, Любушка не услышала, как кто-то торопливо вошел в гостиную. Ее вывел из тягостного состояния скрипучий голос вахмистра:
— Нарочный от есаула Кормилова.
— Зовите, Василий Фомич. — Это Редкозубов.
Из прихожей промаршировали подкованные сапоги.
— Господин есаул велел передать депешу вашему благородию.
На минуту в гостиной воцарилась тишина. Затем снова заговорил Редкозубов:
— Передайте, голубчик… э-э-э, Роману Игнатьевичу, что мы завтра отбудем из Махтолы. В поселке Старый Чулум задержимся на сутки. Надеюсь, он подоспеет к этому времени.
Подкованные сапоги щелкнули каблуками, промаршировали назад в прихожую.
И опять в гостиной тишина. Лишь скрипнул стул, — видимо, Редкозубов поднялся из-за стола. Размеренные шаги зашаркали по полу. И рядом с ними мелкие, торопливые.