Она коснулась лицом воды, а когда его подняла, со щек на подбородок покатились прозрачные капли воды.
– Я точно знаю, что это будет мальчик, но все равно придется еще подождать семь месяцев, – закончила она с гордым видом.
Наша судьба теперь зависела от продвижения войск по выжженным солнцем степям Азербайджана к старому городу Баку – городу, который оказался захваченным врагом и подвергался бесконечным пыткам нефтяных вышек. Я вытер лицо Нино и поцеловал ее в холодные щеки. Она улыбнулась. Издали снова раздался грохот барабанов в честь святого Гусейна. Я схватил Нино за руку, потащил ее быстро в дом и завел на полную громкость граммофон – арию из оперы Гуно «Фауст». Это была самая громкая пластинка в доме. Пока испуганная Нино, дрожа от страха, льнула ко мне, бас Мефистофеля заглушал древние выкрики «Шах-сей… Вах-сей…».
Не успела наступить осень, как войска Энвер-паши вошли в Баку, – по крайней мере так говорили на базарах, в чайхане и министерствах. Последние русские защитники города, истощенные и оторванные от своей части, причалили к берегам Ирана и Туркестана и сообщили о том, что над старой крепостью победоносно развевается красное знамя с белым полумесяцем. Арслан-ага опубликовал в газетах Тегерана напыщенные сообщения о вступлении в город турков, а дядя Ассад-ас-Салтане запретил эти газеты из желания угодить англичанам и просто из ненависти к туркам. Отец отправился на встречу к премьер-министру, и тот после некоторых колебаний разрешил восстановить судоходство между Ираном и Баку. Мы поехали в Энзели и, смешавшись с толпой беженцев, отправились на пароходе «Насреддин» к освобожденной родине.
На бакинском причале стояли солдаты в каракулевых папахах. Ильяс-бек приветствовал нас, подняв саблю, а турецкий полковник выступил с речью, стараясь придать своему мягкому стамбульскому говору как можно больше твердости азербайджанского. Мы прибыли в полностью разрушенный и разграбленный дом. Нино превратилась в деятельную домохозяйку: на протяжении недель она, засев в мебельных магазинах, вела переговоры с плотниками и, сосредоточенно нахмурившись, измеряла наши комнаты. Затем последовала череда таинственных встреч с архитекторами, наш дом заполнился шумом рабочих и запахами краски, древесины и штукатурки. Всем этим домашним гвалтом руководила Нино, сияющая от переполнявшей ее ответственности. Ей была предоставлена полная свобода в выборе мебели, обоев и внутренней отделки дома.
– Не сердись на свою Нино, Али, – докладывала она вечером, смущенная, но счастливая. – Я заказала кровати, самые настоящие кровати, которые заменят нам диваны. Обои будут светлых оттенков, а полы будут обиты ковровым покрытием. Детская – вся в белых тонах. Обстановка будет сильно отличаться от иранского гарема.