Она сидела подавленная и все еще не оправившаяся от страданий, не в силах произнести больше ни слова только потому, что я попытался найти истинный путь и согласие со Всевышним.
– Что же нам теперь делать, Нино?
– Не знаю. Счастье отвернулось от нас. Я хочу уехать – туда, где снова смогу смотреть тебе в лицо и не увижу больше того безумца с Топмейданы. Позволь мне уехать, Али-хан.
– Куда, Нино?
– Не знаю, – ответила она и коснулась пальцами моей раненой спины. – Почему, почему ты это сделал?
– Я сделал это ради тебя, Нино, но ты не поймешь меня.
– Нет, – безутешно произнесла она. – Я хочу уехать отсюда. Я так устала, Али-хан. Азия отвратительна.
– Ты меня любишь?
– Да, – ответила она с отчаянием в голосе и уронила руки на колени.
Я поднял ее и отнес в спальню, где раздел и уложил в постель. Лихорадочно мечась, она произносила какие-то бессвязные слова.
– Нино, – позвал я, – потерпи несколько недель, а потом мы уедем домой в Баку.
Она устало кивнула и закрыла глаза. Заснув, она держалась за мою руку и прижимала ее к себе. Я долго просидел рядом, чувствуя ладонью, как бьется ее сердце. Затем сам разделся и лег рядом. Тело Нино было теплым, и она лежала по-ребячьи на левом боку с согнутыми коленями, спрятав голову под одеялом.
Проснувшись рано утром, она перепрыгнула через меня и побежала в ванную комнату. Там она долго умывалась и плескалась, не позволяя мне войти… Затем вышла, стараясь не встречаться со мной взглядом. В руках у нее была маленькая склянка с бальзамом.
– Тебе следовало поколотить меня, Али-хан, – произнесла она голосом примерной маленькой девочки.
– Куда уж там. После того как я целый день колотил себя, откуда было взять силы на тебя, Нино.
Она отложила бальзам, а евнух принес чай. Спешно выпив его, Нино молча и смущенно выглянула в окно на сад.
– Все бесполезно, – сказала она вдруг, посмотрев на меня решительным взглядом, – я ненавижу тебя, Али-хан. Я ненавижу тебя и буду продолжать ненавидеть, пока мы будем находиться в Иране. Я ничего не могу с собой поделать.
Мы поднялись, вышли в сад и молча уселись у фонтана. Перед нами шествовал павлин, а во двор мужской части дома въехала карета отца.
– Я могу сыграть в нарды даже с мужчиной, которого ненавижу, – посмотрев на меня искоса, вдруг смущенно произнесла Нино.
Я принес нарды, и мы стали грустно и уныло бросать кости. Затем, склонившись над бордюром фонтана, смотрели на свои отражения в воде. Нино окунула в воду руку, исказив рябью наши отражения.
– Не грусти так, Али-хан. Я не тебя ненавижу, а эту странную страну с ее странным народом. Ненависть пройдет, как только мы окажемся дома и как только…