— Если наши ребята и теперь оплошают, Сэмюель, на Шотландии можно ставить крест! — шепнул Тайлеру Мак-Клостоу.
Милейший Арчи совершенно забывал, что Доун тоже шотландский городок и расположен всего в нескольких милях от Каллендера. Однако Тайлер, куда менее доверчивый и наивный, чем его шеф, не разделял восторга сержанта. Тот сразу заметил его сдержанность.
— В чем дело, Сэм?
— Да просто я малость беспокоюсь, шеф…
— С чего это?
— По-моему, Иможен Мак-Картри не так сильно изменилась, как мы вообразили в день ее приезда… Уж не разыграла ли она нас нарочно?
Мак-Клостоу не ответил. В глубине души он не мог не признать обоснованность подозрений Тайлера, но злился на констебля за то, что испортил ему такие радостные минуты.
Игра возобновилась. Теперь команды поменялись сторонами, и боковой судья от Доуна стоял совсем рядом со зрителями Каллендера. В тот момент, когда парень, без всякого дурного умысла, пробегал мимо Иможен, последняя громко заметила:
— Кое-кому очень даже стоило бы внимательнее следить за мячом… особенно если этот кто-то хочет вернуться домой в приличном состоянии…
И в первый раз с начала матча Марлону Скотту, боковому судье от Доуна, а в обычной жизни — клерку поверенного и отцу троих детей, стало по-настоящему страшно. Ему вдруг безумно захотелось, чтобы свисток судьи поскорее положил конец этому проклятому матчу. Но, увы, сейчас он означал как раз начало второго тайма. Игроки Доуна мгновенно переместились на половину противника. «Крайний» Финн, в очередной раз обойдя защитников Каллендера, вышел на линию броска и уже собирался забить гол, как вдруг перед самым его носом выросла здоровенная рыжая тетка и сухо спросила:
— Ну и чего вы добиваетесь?
От неожиданности Финн выронил мяч, и тот выкатился за боковую линию. Очень довольная собой, Иможен вернулась на место, а Финн схватил за руку капитана своей команды:
— Пи… Питер… я болен, старина… Мне сейчас такое померещилось, что прямо жуть берет!
Марлон Скотт помахал было флажком, указывая, с какого места заново начинать игру, но у него за спиной раздался такой возмущенно-яростный вопль, что несчастный едва не рухнул на траву без чувств. И, невзирая на угрозы и оскорбления своих, Марлон трусливо отодвинулся по меньшей мере на десяток метров в пользу Каллендера. Неджент свистнул, и все игроки бросились за мячом. В тот же миг Малькольму показалось, что его голова, оторвавшись от шеи, навеки исчезла в небытии. Злосчастный судья совершенно утратил интерес к происходящему, и уже во второй раз с начала матча его нос познакомился с газоном Мак-Каллума. Занятые игрой болельщики даже не заметили, как, воспользовавшись случаем, Гарольд Мак-Каллум, по наущению Биллингса и Конвея, незаметно угостил судью сокрушительным апперкотом. Меж тем бессовестный мэр Каллендера, приказав своему сообщнику Конвею любым способом хоть ненадолго задержать врача, мчался к распростертому на поле арбитру. Подбежав, он опустился на колени, похлопал бесчувственного Малькольма по щекам и начал протирать мокрой губкой его щеки, виски, затылок и лоб. Неджент с трудом разлепил веки, но прежде чем он успел окончательно прийти в себя, подлый Биллингс, пользуясь беспомощностью все еще витавшего между небом и землей арбитра, сунул ему в рот горлышко и заставил проглотить по меньшей мере полбутылки виски. В результате, едва поднявшись, Малькольм Неджент снова упал. И когда доктор Элскотт, наконец избавившись от назойливого Питера Конвея, подошел к месту происшествия, то с крайним недоумением констатировал, что судья снова в дымину пьян.