До чего она умна. Выложить ей правду прямо сейчас? Пока не буду. Она ведь знает от брай, что в Нораторе Коронный совет выбрал архканцлера-«зверя». А архканцлер – это я. Ну, почти я – осталось только взять мандат в храме Ашара. Амара – человек тертый и знает, что люди могут скрывать свои намерения о-о-очень глубоко, могут подделываться, искусно изображая невинных овечек. Вдруг я – актер, изображающий паиньку, а брай не сумели разглядеть мою кровожадность на дне души, сказали – мол, он жесткий, но не сильно, а на деле – таки стану тем кровожадным зверем, которым пугают?
– Нет, – ответил ей, – я не правитель. – И чуть не добавил: «…пока».
– Но Белек пожертвовал своей жизнью, чтобы создать крейна. Значит, у него были серьезные мотивы. Ты знаешь его мотивы, Торнхелл?
Я сказал – да.
– Ты не хочешь говорить о них.
Я сказал – нет.
– Белек запретил?
– Я скажу в Нораторе.
Она фыркнула, достала из своей дорожной торбы курительную трубку и накрошила туда что-то из кисета, шитого выгоревшей позолоченной нитью. Затем высекла искры огнивом – на это ей потребовалось секунд десять – и задымила.
– Все-то у тебя тайны, милый господин!
– Никаких тайн. Я расскажу все, когда прибудем в Норатор.
Амара оглянулась и пустила клуб дыма внутрь шарабана.
– Брай оставили немного эльфийского листа. Очень хороший, такого сейчас и не достать.
Эльфийский лист пах сладковато и, в общем, приятно, он не драл нос, как табачный дым. Это было то самое курево, что стлалось над становищем брай вечером.
Моя проводница расхохоталась.
– Ты так принюхиваешься, словно никогда не пробовал эльфийский лист.
Пуаро в юбке! Вернее, в штанах. Но смысла таиться больше нет. Я признался:
– Нет, ни разу.
– Ну тогда затянись.
Я взял трубку из ее рук и втянул пряный сладкий дым. Эльфийский лист бодрил, успокаивал нервы. По телу разлилось приятное тепло, но голова осталась светлой, не то что от «чуда».
Амара сказала, выпустив дым через ноздри:
– Твое первое тело, милый господин, очевидно, мертво. Именно поэтому по тебе выли псы. Твою душу выдернут… рано или поздно, чтобы вернуть настоящего Торнхелла в родное тело. Амулеты брай, конечно, сила, но их не хватит надолго. Насколько я знаю, жить тебе осталось в этом теле около двух лет.
Мысленно я послал ее, и Белека, и весь Санкструм к черту. А потом, смирившись, криво улыбнулся.
Амара смотрела на меня, и во взгляде ее жалость смешивалась с теплом.
– Как тебя зовут-то по правде, милый господин?
– Зови меня Аран. Аран Торнхелл. – «…будущий архканцлер», – мысленно прибавил я.
Два года? Ну нет. Это мы еще посмотрим. В этом мире есть магия, а у меня будут деньги и рычаги влияния. Я сделаю так, что два года моей жизни превратятся в двадцать, а может, во все пятьдесят лет.