Скудное сияние луны было поглощено тучами, и мы ехали в туманных и душных сумерках медленным шагом, чтобы лошади, чего доброго, не угодили копытами в рытвины и не переломали ноги. Смутно белеющая лента дороги была ориентиром. Наконец Амара, глухо выругавшись, спрыгнула на землю и повела лошадей в поводу.
Я думал о дэйрдринах и Санкструме. Правящая династия в стране, несомненно, выродилась, но попытка заменить монархию другим строем не прокатит – у людей Средневековья весьма… своеобразная психология. Если выйти на площадь и крикнуть, аки Степан Разин: «Я пришел дать вам волю», – они ведь не поймут, взбунтуются, вздернут на вилы. Но как иначе повернуть страну, если монархия состоит из выродков? Задачка еще та, и мне предстоит ее решить в кратчайшие сроки.
Я вдруг почувствовал себя доном Руматой, которому развязали руки. Сначала, конечно, отобрали все гаджеты, включая полевой синтезатор «Мидас», клепавший золото из опилок. И умение фехтовать тоже отобрали. Ну ничего, зато умище остался. Займусь прогрессорством в промышленных масштабах. Согласно Стругацким, любое прогрессорство – зло, но позволю с ними не согласиться категорически. Умеренное прогрессорство пойдет на пользу средневековому обществу. Попробуем лавировать, направлять, договариваться, действовать под ковром, как те бульдоги. И только в исключительных случаях – как вот с «чудом» или дэйрдринами – резать.
Ломать хребет через колено? Рубить человеческий лес и кричать о том, что летят щепки? Ищите костоломов и дровосеков в другом месте. Я хмурая сволочь с плохим чувством юмора, но я не исповедую принцип малого зла ради большого добра.
Чумные, подкрашенные кармином сумерки огласились вдруг басовитым ритмичным мычанием. Но это не корова мычала, слишком… гулкий, нутряной, потусторонний, совершенно инфернальный звук издавала чья-то пасть.
Я привстал на облучке, слепо нашарил эфес. Почему-то снова вспомнился «Ведьмак», пройденный вдоль и поперек, и весь его бестиарий, тварей в котором так реалистично изобразили художники. Что это – гарпия, сирена, эриния или кикимора?
Звуки гулко пульсировали, поднимая в моей душе первобытный ужас.
– Амара? Ты слышишь?
Женская тень меж остроухих лошадиных голов качнулась, мелькнул огонек трубки.
– Что, Торнхелл?
– Ты слышишь этот вой? Что это за тварь?
Рябая проводница сердито цокнула языком.
– Это водяной бык. Выпь. Птица размером с уточку. Рядом озера. Самец воет, призывая самку. У него ночь любви, а у нас – ночь под дождем. Торнхелл – ты р-ребенок!
Прядка лежала на холмах, возвышалась над туманом как великанский многомачтовый корабль. Вокруг города спешно ладили кирпичную стену. Сооружали ее сразу со всех сторон, поэтому пока что она была кривая, косая, похожая на произведение ребенка, впервые пробующего «Майнкрафт», сходство было поразительное. Хотя перед ливнем все работы прекратили, и с лесов ушли рабочие, было ясно, что работали и ночью – факелы и лампы на щербатых стенах все еще горели. Когда проезжали мимо, я увидел, что каменщики укрывают дерюгами подводы с плохо обожженным, растрескавшимся кирпичом.