– И-и-и-и-А-А-А-А! – зашлась Мо громче прежнего.
– Ради милости всех богов, заткните ее! – всполошился Лью-Лос. – Ох, так и знал, что вы меня опозорите. Какие богомерзкие вопли!
Огго бросился к повозке, схватил торбу Мо и сунул ей под нос. Это ее отвлекло. Хор снова завел песню, но получилось не очень хорошо. Кое-кто из певцов еле сдерживал смех, и от этого мелодия сбивалась. Жрецы с кислыми лицами переместились к следующему хору.
Хоров было еще восемь. Пока они пели, Мо ела и помалкивала, зато тетя Бек дала себе волю. Она зажимала уши руками и твердила: «Идите и скажите им, чтобы унялись наконец!»
А Лью-Лос на это твердил:
– Да тише вы, любезнейшая!
А мне хотелось их поколотить.
Следующими были, похоже, одиночные певцы. Вперед вышел человек в бардовско-синем с маленькой арфой в руках. Пел он долго и красиво, а когда умолк, все зрители захлопали в ладоши. Видимо, теперь им было можно. Потом выступала девушка в светло-сине-зеленом, и пела она даже дольше, но не так красиво, и ей тоже похлопали.
– Что они в ней нашли? – громко поинтересовалась тетя Бек. – Скрипит, как несмазанная телега!
– Да тише! – взмолился Лью-Лос. – Что за пытка?!
Мо снова забеспокоилась. Нам удалось заставить ее потерпеть еще четыре выступления, но от аплодисментов она становилась просто сама не своя. Когда вперед вышла седьмая певица, я огляделась в поисках Зеленослезки. К моему удивлению, оказалось, что он восседает на плече Огго и воркует, нагнув шею и заглядывая ему в лицо.
– Зеленослезка, ты не мог бы успокоить Мо, чтобы она не кричала? Пожалуйста! – попросила я.
Зеленослезка выгнул шею в другую сторону и наградил меня своим умным взглядом с прищуром.
– Пожалуй, – согласился он и перепорхнул к Мо на спину, оставив в волосах у Огго длинное зеленое перо.
Мо почувствовала, что ей на спину села птица, вскинулась и затрясла головой.
– Тише, тише, – сказал ей Зеленослезка. – Доедай обед, доедай обед.
И Мо, к моему величайшему облегчению, послушалась, а седьмая певица как раз запела.
Не прошло и нескольких мгновений, как даже до тети Бек дошло, какой это потрясающий талант. Песня взмывала к небесам, чистая, словно серебряный перезвон, и стрелой бросалась к земле, и снова парила, когда этого требовали слова, словно невообразимо великолепная птица.
– Так намного лучше, – громко заявила тетя Бек. – Я даже слова разбираю.
– Тише! – зашикали все мы, и Зеленослезка в том числе.
Песня все лилась. Мне стало даже немного завидно. Я в жизни не могла повторить ни одной мелодии. Когда я пыталась петь, Ивар смеялся надо мной. В довершение всего певица была юная, белокурая, стройная и – насколько я могла судить издалека – бесспорно красивая. Я вздохнула.