– Этого мы бы не перенесли, – заметил Ивар.
– Необходимое зло, – сказал Лью-Лос – как видно, он не понял, что Ивар над ним издевается. – Галлис – некрасивый остров. Одни горы. Равнин днем с огнем не сыщешь. Здесь направо.
Дорога обогнула гору и вывела нас к другой долине. Эта была просторная, плоская, зеленая, а посреди виднелось продолговатое белое здание, вокруг которого так и вились люди в бардовско-синем.
– Вот, здесь плоско, – сказал Ивар. – Тебе тут больше нравится?
Лью-Лос вздохнул:
– Да нет. Зимой тут сплошные болота. И ветер хлещет, будто кнут.
– Но сейчас-то сухо, – заметил Ивар, – и ветерок теплый и едва дует.
– Постоишь тут под дождем – простудишься насмерть, – мрачно ответил Лью-Лос. – А они поют при любой погоде. Выводи повозку сюда, на траву. Придется подождать – несколько часов, не меньше.
– Ворчун из Балликерри, – вдруг высказался Зеленослезка.
Повозку затрясло на дерне. Финн хихикнул и сказал нам с Огго:
– Про ворчуна из Балликерри говорят, что он никогда ничему не радовался, разве только горю, да и этого ему было мало.
Огго рассмеялся. Я тоже попыталась – но тут на меня вдруг накатила тоска по дому. Кругом рос высокий дрок, и от запаха его цветов у меня защемило сердце. Мне до того захотелось на Скарр и понюхать тамошний дрок, что я едва не расплакалась. Лью-Лос велел Ивару поставить повозку у больших дроковых зарослей. И потом добрый час я не могла толком думать ни о чем, кроме этого аромата.
Тем временем внизу в долине, в белом здании, прозвенел колокол. Три серебристых удара – и не успел мелодичный звон растаять в воздухе, как из белого здания хлынул народ. Кто поодиночке, кто компаниями, большими и маленькими. Примерно половина была в бардовско-синем. Остальные – в светло-сине-зеленом. Но попадались наряды всех остальных цветов, и их обладатели тихонько расходились по краям зеленого луга: это были зрители. Когда все оказались на местах, из здания торжественной процессией вышли жрецы в сером. Поравнялись с первой компанией бардов. Один из жрецов взмахнул рукой, и барды запели.
Песня была красивая, тем более что исполнял ее слаженный хор из полусотни голосов, но, когда жрецы переместились к следующему хору и тот завел ту же песню, мне стало неинтересно. К четвертому хору я уже позевывала.
– Скажите им, пусть перестанут шуметь, – потребовала тетя Бек. – У меня из-за них голова разболелась.
Ослица Мо, похоже, была с ней согласна. Когда ту же песню затянул пятый хор, она вскинула голову и разразилась мощным «И-и-и-И-И-И-а-а-а!».
Песня оборвалась. Все на лугу повернулись и посмотрели на нас.