— Хорошо, Рэй, — произношу после долгого раздумья — достаточно долгого для того, чтобы он сварил нам еще кофе, только мне на этот раз маленькую чашку. — Хорошо. Но я тоже должна поставить условия. Первое — все, что я вам говорю, остается между нами. И второе — вы называете свою цену. Если вы боитесь брать здесь наличные, я могу выписать вам чек, в конце концов, или рассчитаться с вами наличными или чеком, чтобы вы получили эти деньги в Европе, а в Америке об этом никто не узнает. Пятьсот тысяч долларов — половину вперед и половину после, — если вы избавите меня от этих людей навсегда. Миллион — если вы поможете мне убраться в Европу после того, как все завершится, но не завершатся мои проблемы с ФБР, которое, естественно, будет возражать против моего официального отъезда из Америки. Полтора миллиона — если вы сделаете все вышеперечисленное плюс на один год задержитесь в Европе и будете моим телохранителем, хотя, возможно, это и не понадобится. Идет?
Кажется, я все сказала правильно. Я ведь готова была и больше заплатить за то, что он уберет Ленчика со товарищи, но если он сам заявляет, что миллион в Америке ему ни к чему, зачем навязываться? Тем более что я ему показала главное — перспективу и надеюсь, что именно наличие перспективы заставит его работать лучше и сделать даже невозможное. А еще надеюсь, что мне не понадобится его помощь с выездом отсюда, — здесь я рассчитываю на временно запропастившегося Дика, у которого, кстати, действительно могут быть дела, так что глупо волноваться, — но если понадобится, не дай бог, то я рассчитываю на помощь Мэттьюза по полной программе, в которую, кроме всего прочего, включаю мою доставку в Мексику или Канаду, приобретение фальшивых документов и так далее, и тому подобное.
И потому мне жутко не нравится, когда в ответ на мое, кажется, весьма заманчивое предложение он отвечает только:
— Посмотрим…
Ужасно неуютно чувствую себя без спиртного — без стакана на столике передо мной такое ощущение, словно нечем руки занять, словно не хватает чего-то жизненно важного, привычного, без чего существование немыслимо. Гад, вылил все мои бутылки — впрочем, не так много их было, штук десять, потому что запасы я основательно истощила за последнее время, — и высыпал весь мой кокаин. Не могу не признать, что он правильно сделал — и улыбаюсь про себя, когда он словно читает мои мысли и приносит стакан сока.
И еще не могу не признать, что с ним мне легче, намного легче. Для Оливии Лански мысль и ощущение немного оскорбительные, принижающие собственное достоинство, и потому пытаюсь саркастично интересоваться у самой себя, с чего это мне с ним легче, когда я не знаю даже, на что он способен. Но тем не менее все это правда — и внутренняя дискуссия заканчивается тем, что напоминаю саркастичной себе, что без него тихонько разваливалась на части и бездействовала, что и через месяц такой жизни, если бы дал Ленчик прожить этот месяц, стала бы конченой алкоголичкой и наркоманкой. И сейчас-то хочется выпить и спрятаться в другой мир, куда более приветливый и теплый, — это я тебе говорю, о язвительнейшая Оливия, вся такая из себя крутая, но медленно и верно пропивавшая и пронюхивавшая крутость! А что было бы потом?