Все это в шутку — и все это всерьез. Остроумие Высоцкого не просто развлекает нас — оно уводит наше сознание с привычной колеи, заставляет по-новому взглянуть на знакомое и примелькавшееся. Во всех этих случаях поэт прибегает к старинному литературному приему, который литературоведы вслед за Виктором Шкловским называют остранением. Суть приема в том, чтобы показать странность и нарочитость всякого рода правил и привычных норм, противоречащих здравому смыслу и человеческой природе. Так, Эразм Роттердамский в «Похвале глупости» выставил все людские обычаи нелепыми, проистекающими от недоумия. Так Гулливер, предельно нормальный человек, дивится глупости лилипутов, в которых Свифт вывел своих современников. Так воевал против фальши и притворства Лев Толстой. Вспомните, как Наташа Ростова, такая живая и естественная, не принимает условности театрального зрелища. А описывая народную партизанскую войну и противопоставляя ее захватническим войнам, ведущимся «по правилам», Толстой прибегает к остраняющему сравнению, вторгаясь, что называется, в спортивную тему:
«Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что дело не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею…
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, — историки, которые писали об этом событии».
Право же, фехтовальщик с дубиной вместо рапиры вполне мог появиться в песне Высоцкого. И по законам литературной преемственности, и по законам русского национального сознания, в чем-то единым для разных эпох. Кстати, В. Шкловский, открывший прием остранения как раз' на материале «Войны и мира», весьма одобрительно отзывался о Высоцком, видя в его песнях продолжение традиций русской литературы и «высокие упреки» современникам.
«Остраненный» взгляд Высоцкого на спорт вовсе не стоит понимать как издевку над спортом. Ведь и Толстой от читателей «Войны и мира» меньше всего хотел, чтобы они перестали ходить в театр и заниматься фехтованием. Речь идет о нетерпимости к фальши, к дешевой игре, ко всякой имитации серьезного дела. Вот, скажем, «Утренняя гимнастика» — песня, которую все мы помним наизусть. Что это — гимн гимнастике или сатира на нее? Да ни то и ни другое. Простенькая с виду, эта песня метит в тех деятелей, которые умеют только «делать вид», в тех, кто всюду ощущает «бодрость духа» и «грацию». Что греха таить, все мы в той или иной степени повинны в склонности к сглаживанию острых углов и конфликтов. И семидесятые годы, когда особенно ярко развернулся талант Высоцкого-сатирика, во многих отношениях оказались периодом «обще-примиряющего» бега на месте. Сегодня мы вынуждены мужественно и открыто в этом признаться.