Это началось, когда мне было шестнадцать. Просто так, без причины, без патологий. У меня не было никакого стресса, я ни обо что не билась головой. Я просто готовилась к вступительным экзаменам и в какой-то момент осознала, что пошли уже третьи сутки, как я штудирую учебники без потребности сделать перерыв на сон.
И с каждым днем становилось все хуже, пока не дошло до того, что я начала выпадать из реальности. Тело бодрствовало, мозг выключался. Когда меня, в пижаме и домашних тапках, поймали, бредущую от ворот нашего дома в сторону шоссе, отец сказал, что нужно лечить. Кажется, меня показали всем специалистам на свете, сделали все существующие тесты. Мать даже возила к шептухе в таежную глубинку, но ничего не помогало. Ничего, кроме двух баночек с таблетками, которые восемь лет были моими верными помощницами и постоянными спутницами.
Но последние две недели и они начали работать вхолостую.
— Эвелина, солнышко, — чувствую теплую сухую руку матери поверх своей ладони на столе. — Все хорошо?
Я моргаю, осматриваюсь, и вдруг ловлю себя на том, что сижу опять сижу в «Полнолунии», за тем же столом. Первая мысль пугает своей пронзительностью: неужели, снова «выпала»? Мысли вязко перетекают одна в другую, как разноцветные пузыри в масляном светильнике. Один психиатр научил меня, что в таких случаях самое первое и самое важное — найти якорь, какую-то делать, которая подскажет, что этот день отличается от того, на который похож. Или что это в самом деле один и тот же день. Звучит путано, но для человека, который восемь лет путает день и ночь, это вопрос жизни и смерти. Пока я понимаю, что контролирую реальность, она не сбросит меня с поезда. А как только я заблужусь в календаре — мои мозги спекутся, словно тесто в оставленной без присмотра вефельнице.
Мне срочно нужен якорь. Что-нибудь, что не повторяет вчерашний день. Слава богу, сейчас все просто: Юра в другом костюме и на этот раз при галстуке. И вино красное, а не белое. Пытаюсь взять бокал, но пальцы промахиваются, потому что зрение до сих пор четко не сфокусировано. Бокал переворачивается, алая лужа растекутся по белоснежной скатерти, раскрашивая вышитые вручную цветы.
— Все хорошо! — излишне громко говорит Юра.
У матери такое обеспокоенное лицо, что мне в который раз противно от себя самой. Все же можно свести к ерунде, стоит открыть рот и выдать дежурную ложь. Сказать, что я чертовски устала на репетиции, что у меня новые пуанты и они адски натерли ноги. Господи, да что угодно, в конце концов, покраснеть и сослаться на то, что у нас с Юрой медовый месяц начался на две недели раньше свадьбы.