Кэт смотрит куда-то за горизонт, как ни в чем не бывало. Ей прекрасно известно, что мне нечего ей ответить. Когда речь заходит об ее отце – о каком бы то ни было отце, – я всегда чувствую себя беспомощным, как будто еще не дорос до того, чтобы обсуждать эту тему. Не люблю думать об этом, но если приходится, то меня охватывает чувство, будто я лечу вниз со стены – при том лишь различии, что в случае со стеной я знаю, что меня ждет в конце.
Как будто прочитав мои мысли, Кэт снова спрашивает:
– Почему ты никогда не рассказываешь о Номере Три?
– Потому что рассказывать нечего, – раздраженно отвечаю я. Когда бы она ни спрашивала меня о моем отце, ответ был не более чем односложным. И до тех пор пока последнее слово будет за мной, так оно и останется.
– Ну все же… хоть что-нибудь.
– Глэсс никогда о нем не говорила.
– Правда?
– Она… – я запнулся, подыскивая подходящее слово. Мой взгляд зацепился за красные крыши домов, сверкавшие на солнце. Отсюда можно разглядеть, как над ними дрожит воздух, поднимаясь над раскаленной поверхностью. – Для нее это умерло. Там, в Америке, она жила другой жизнью, о которой никогда не рассказывала ни мне, ни моей сестре. Да, я знаю немного о бабушке с дедушкой, но это не более чем обрывки скучных историй про скучных людей.
Когда-то в первой половине минувшего века наши предки перебрались из Старого Света в Новый в поисках лучших политических и экономических условий, чем были в тот момент у них на родине. Они переплыли океан на маленьких, плохо просмоленных суденышках, преодолевая холод и голод, болезнь и непогоду, и после этого их потомство рассеялось по континенту, как подхваченные ветром созревшие семена одуванчика, и стало звать его райским уголком – Home of the Brave, Land of the Free[2]. И действительно, они были храбры и свободны, однако так никогда и не прижились в этих краях. Малая часть их осела в крупных, постоянно поглощающих окрестные территории городах. Остальные же, окрыленные тем, что первыми ступают на новые земли, и охваченные волей к свободе, не останавливавшейся ни перед чем, пустились в нелегкий путь туда, где простиралась frontier[3] – мистическая западная граница, за которой, как гласила легенда, в горизонт упиралось подножие радуги.
– А что касается отца… – продолжаю я. – Не то чтобы я никогда не предпринимал попыток что-либо о нем узнать. Но Глэсс замыкается в себе и хранит эту тайну за семью печатями.
– Это тебя раздражает, да?
– В какой-то степени, – против воли соглашаюсь я. То, что Номер Третий ее бросил, – единственная известная мне причина, по которой моя мать решилась податься за океан. – Все, что я знаю, слишком… обрывочно.