Лунник проносит меня через огромную гостиную, уставленную когда-то красивой, но давно состарившейся мебелью. Такое чувство, будто я попала в старый черно-белый фильм и все здесь давным-давно списанные, никому не нужные декорации: и полосатая велюровая обивка кресел, и поцарапанный кофейный столик на приземистых ножках-лапах, пустая ваза на камине. Даже книжный шкаф — и тот словно из фильма про Шерлока Холмса.
— Я не люблю вещи без истории, — словно угадав мои мысли, говорит лунник. — Что может рассказать предмет, который родился на конвейере и не видел ничего, кроме упаковки?
— А твое старье рассказывает сказки? — тут же огрызаюсь я, поздно соображая, что дала себе обещание не разговаривать с ним и не делать ничего, чтобы он думал, будто имеет право в двадцать первом веке безнаказанно похищать людей.
— Ар’сани, это старье знает множество страшных грустных историй, и, поверь, твоя будет одной из них.
Мне хочется выплеснуть на него все: злость, желчь, ненависть, презрение. Хочется выцарапать поганые глаза и искусать губы, пока они не перестанут быть такими демонически притягательными. И я даже успеваю начать фантазировать обо всем этом, но замираю, когда лунник останавливается перед дверью в огромную стеклянную комнату и просит меня толкнуть дверь ногой. Делаю — и тут же мысленно посыпаю себя ругательствами. Как?! Как ему удается уже второй раз контролировать мои поступки даже вопреки моему желанию?
Но позлиться я не успеваю, потому что мы входим внутрь, лунник ставит меня на ноги и осторожно, на ключ закрывает дверь за нашими спинами.
— Зимний сад? — шиплю я, чуть прихрамывая, когда иду по потрескавшейся мраморной дорожке. — Хочешь показать деревце, под которым меня закопаешь, если я не буду слушаться?
— Нет, ар’сани, показываю клетку, в которой ты будешь отбывать наказание, если станешь делать глупости.
Оборачиваюсь, почти уверенная, что снова увижу тот самый нарочито безумный взгляд, но нет — на этот раз мой тюремщик совершенно серьезен. И мне до боли в пальцах хочется обхватить себя руками и потереть плечи, чтобы вытравить из-под кожи противный колючий озноб.
— Иди дальше, ар’сани, тебе понравится, — подталкивает придурок, но я упрямо стою на месте. Если ему хочется, чтобы я сдвинулась с места — прекрасно, пусть продолжает и дальше таскать меня на руках. Но лунник пожимает плечами и обходит меня, чтобы пройти немного вглубь. — Уверен, ты будешь здесь частой гостьей, моя Черная королева.
И я снова не успеваю ничего ответить, потому что пестрые листья на деревьях вдруг срываются с веток и разлетаются в стороны, словно фейерверк. От неожиданности я делаю шаг назад и, словно громом пораженная, вдруг понимаю, что это никакие не листья, а бабочки. Всех цветов и размером: от совсем крошечных и бесцветных до огромных, с длинными «хвостами» и безумной бархатной росписью на крыльях.