— Я подписал документы об отказе от «Атласа», — говорю, глядя в сторону. — Что ты еще хочешь?
— Какого черта ты лезешь к Авроре Шереметьевой?
— Не твое дело, — говорю самую мягкую вариацию фразы «Пошел ты на хер». — И вообще: откуда ты… Блядь, ты следишь за мной.
— Она сделала с тобой все это. — Он жестко тычет пальцем мне в грудь. — Слава богам, не убила. Мало? Захотелось еще острых ощущений?
Шум в голове мешает сосредоточиться на мыслях, которые бомбят голову направленными ударами ядерных ракет. На несколько секунд начинает казаться, что я снова теряюсь, как в тот день, когда очнулся в клинике и чувствовал себя совершенно беспомощным в незнакомом мире. Но тогда я не знал, как бороться, а теперь у меня есть главное оружие против всего, что может вывести из равновесия.
Я смотрю на отца и говорю ровно и спокойно:
— Я тебе не верю.
Вижу по его глазам, что ответ ему не по душе и мысленно праздную свою первую маленькую победу. Мы всегда ненавидели друг друга, потому что он не хотел, чтобы я существовал, а мне хотелось жить. Потому что он считал, что мой удел — гнить в смирительной рубашке в богами забытой клинике для повернутых на всю голову, а я хотел дышать полной грудью, хотел жить с нормальными людьми, потому что никогда не чувствовал себя совсем уж шизиком. Скорее человеком со странностями, который сможет научиться существовать среди нормальных, главное знать, ради чего или кого.
Мы с отцом всегда хотели противоположных вещей.
Мне казалось, что в этой не оглашенной войне хотя бы мать была на моей стороне. Но, как я теперь знаю, она тоже продала меня, но не ему, а собственным демонам, в обмен на право и дальше существовать в сладком забытье.
— Аврора не хотела быть с тобой, ты ее принудил, — стоит на своем Шэ’ар, и я понимаю, что мне проще звать его по имени, чем и дальше тратить душевные силы, убеждая себя, что эта бездушная тварь — мой отец. — Легко сейчас, да? Прикинуться психом, который все забыл и которому все должны простить, потому что теперь он не такой.
Принудил?
Перед мысленным взглядом возникает огромная красная надпись: «Опасность». Она лупить по глазам пульсирующими алыми вспышками, посылая разряды в ту часть мозга, которая впала в затяжную летаргию. Так говорит врач: я вспомню, но всему свое время. Тормошить память раньше положенного срока все равно, что будить впавшего в спячку медведя — ничем хорошим это не кончится.
Поэтому, хоть мне до смерти хочется узнать, что было на самом деле, я знаю — еще не время. Поэтому буду защищаться.
События текут передо мной, словно замедленное кино. Я с удивлением опускаю взгляд на сжатый кулак, чувствуя приятный хруст костяшек, когда пальцы собираются один к одному. Поднимаю взгляд — и вижу, что уже рядом с Шэ’аром. Замах медленный и плавный, но на самом деле удар прилетает тараном. Хруст сломанного носа, лопнувшая губа. Шэ’ар шатается и падает, словно срубленное одним махом дерево. Я налетаю на него: одной рукой хватаю за горло и сжимаю пальцы, отсекая всякую попытку пошевелиться. А второй продолжаю ритмично колотить его рожу, пока она не становится похожей на бесформенное месиво.