Орфография не то чтобы помогает нам понимать друг друга – в конце концов, безграмотный текст всегда можно понять, и даже упразднение «и десятеричного» не привело к тому, что миръ как отсутствие войны и мiръ как вселенная перепутались в русском сознании. Орфография дает нам представление об уровне собеседника, о его (и нашей общей) способности воспринимать тонкие и сложные материи.
У Кубрика в «Космической Одиссее» есть потрясающий эпизод – постепенное отключение компьютера. Огромная машина теряет рассудок, повторяется, вырождается на глазах – это отключается один блок памяти за другим. Нечто подобное происходит и с обществом, освобождающимся от условностей, поскольку только условности и имеют смысл. Сначала, как показывает практика, отмирают самые тонкие функции – правописание «не» с прилагательными и причастиями: например, слово «вовсе» – в конструкциях типа «вовсе не законченная работа» – предполагают раздельное написание, но это правило игнорируется почти всеми. Это совсем не умышленная, вовсе не преднамеренная деградация – просто так получается… Следующей жертвой оказывается несчастное удвоенное «н» – оно зависит от приставки и зависимого слова. Все читаные книги и преподанные уроки не помогают. Приходит черед пунктуации – тут первым сдается двоеточие после обобщающего слова при однородных членах. Все эти однородные члены: прилагательные, существительные, причастия – начинают перечисляться без двоеточий и тире, просто через запятую. Наконец, полную деградацию обозначает путаница между «тся» и «ться». Впрочем, о чем я? Полная деградация – это когда забывают о необходимости проверять безударную гласную и пишут что-нибудь вроде «разгарающийся пожар» – это я взял из так называемого блога, где очевидец описывает парижские события.
Дело не в том, что наша речь неправильна. Правила устанавливают люди, они же властны их поменять – грамотность, в конце концов, не закон всемирного тяготения, она не существует объективно. Дело в том, что наша нынешняя речь не предполагает уважения к собеседнику. То есть мы не хотим, чтобы он уважал нас за грамотность. Пусть уважает за что-то другое – за деньги, например, или за умение поставить этого собеседника на место. Знание орфографии, свободное владение цитатами, связная и богатая речь – перестали быть критериями, по которым оценивается собеседник. И это самое серьезное последствие общественных перемен последнего двадцатилетия. Дело тут, как вы понимаете, не только в нищенской зарплате учителей словесности – а в нищенском статусе словесности как таковой, вне зависимости от госсубсидий.