Тем не менее, сражение вышло крайне тяжелым. Пехотные роты к вечеру насчитывали едва ли половину утреннего состава, да и то многие из них были ранены. У артиллеристов потери были меньше, но снарядов осталось едва ли по десятку на орудие. У Самойловича ситуация была лучше, но и для его картечниц патронов оставалось не более чем на два часа боя. Утешало только, что турки понесли, по меньшей мере, вчетверо больший урон. Весь склон был усыпан трупами аскеров, причем перед позициями митральез и стрелков они лежали просто один на другом, образуя, иной раз, подобия валов.
— Господи, какой ужас! — тихо сказал Линдфорс, рассматривая лежащих перед позициями его команды павших врагов.
— Индустриальная война, — хрипло отозвался стоящий рядом с ним Будищев.
Подпоручик опасливо покосился на своего подчиненного, открывшегося ему сегодня ночью с совершенно неожиданной стороны. Унтер-офицер производил впечатление смертельно уставшего человека. Лицо его было совершенно серым от пыли и частиц сгоревшего пороха. Погон на левом плече болтался, очевидно, оборванный пулей. Кепи тоже прострелено, отчего имело вид одновременно несуразный, но при этом лихой. Из-под шинели выглядывали ноги в опанках, которые он так и не успел сменить на сапоги. В общем, вид у него был не слишком презентабельный, и только поблескивающие глаза со всей ясностью показывали, что сил их обладателя еще много и он может в любой момент перейти от апатии к действию.
— Каковы потери? — спросил офицер, чувствуя, что надо сказать, хоть что-нибудь.
— Убитых четверо, раненых — тринадцать, из них шестеро тяжело, — тут же ответил Дмитрий, а у стоящего неподалеку Гаршина от услышанного сжалось сердце, поскольку в его взводе, только убитых было двенадцать человек.
— Огнеприпасы?
— Чего нет, того нет, — развел руками унтер. — Однако люди посланы, трупов турецких много, так что совсем без патронов не останемся.
— Сам-то цел? — решился, наконец, спросить Линдфорс.
— А чего мне сделается? — пожал тот плечами.
— Ты знаешь, а поляк погиб.
— Какой поляк? А этот…
— Ну, да, пленный. Турецкий снаряд совсем рядом разорвался.
— А часовые?
— Что, часовые?
— Ну, погибли или нет?
— Кажется, живы.
— Тогда, ладно!
В начале декабря пришло долгожданное известие о капитуляции гарнизона Плевны. Турецкий командующий Осман-паша вовсе не хотел сдаваться и предпринял отчаянную попытку прорвать блокаду и выйти с войсками из осажденного города, однако распорядительность командования и особенно стойкость русских войск, не дали его плану осуществиться и лучший османский военачальник был вынужден сложить оружие. По этому поводу были большие торжества, и на победоносную армию пролился щедрый дождь наград. Больше всего, конечно, наградили генералов. Великий князь Николай Николаевич получил орден святого Георгия первой степени, Тотлебен — второй, Непокойчицкий и князь Имеретинский стали георгиевскими кавалерами третьей степени, а Левицкий — четвертой. Не забыли и о других участниках осады, а затем благодарность государя дошла и до Рущукского отряда.