— Значит, проштрафился, — вздохнул Будищев. — А кто говорит?
— Так Парамошка, паразит!
— Этот зря болтать не станет!
— Вот злой вы человек, господин унтер! Я же к вам со всей душой, а вы…
— Ладно, поговорю я с ним, объясню, так сказать, что память у меня на цифры хорошая и всю добычу до полушки считаю, так что даже если бы ты и хотел, хрен бы получилось!
— И я же об чем толкую, — обрадовался Егоров, но унтер прервал его.
— К селянам здешним ходил?
— Нет у них ничего, — помрачнел Степан. — Ни зерна, ни баранины, ни сыра.
— А деньги показывал?
— Спрашиваете! И рублевкой тряс, и пиастрами звенел, даже наполеондор в руке подкинул, ничего не помогает! "Нима, братушка, все турка взял". Тьфу!
— Наверное, заметили, что сначала ты торгуешься, а потом ночью бараны пропадают, — усмехнулся Будищев.
— Да мы еще в этих местах вроде не были.
— А ты думаешь, мы одни такие умные? Казачье вон вообще по-другому не умеет.
— Так то, казаки. Я иной раз вообще сомневаюсь, а православные ли они!
— Как богу молиться так мы все христиане, а как спереть что у ближнего, так и не поймешь, то ли жиды, то ли цыгане.
— Кажись, едет кто? — прислушался артельщик и высвободив из под башлыка ухо выставил его наружу. — Надо поднимать людей, проводим царя-батюшку, так и погреться можно будет!
— Поднимать надо, — согласился Дмитрий, но прислушавшись еще, добавил: — Правда они с другой стороны едут, но кого бы ни принесла нелегкая — все одно начальство!
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись с постом, поезд остановился и из первого экипажа выскочил офицер и крикнул:
— Далеко ли до Беллы?
— Никак нет, ваше благородие, верст восемь!
— Это, по-твоему, недалеко? — нахмурился тот, но ругаться не стал и пошел докладывать начальству.
У кареты отворилась дверца, и из нее вышел здоровый бородатый мужик в богатой шубе, из-под которой виднелся шитый золотом воротник.
— Какого полка? — зычно пробасил он.
— Сто тридцать восьмого Болховского, ваше императорское высочество! — четко отрапортовал Будищев, и сделал на караул.
— Узнал, — усмехнулся цесаревич. — А ведь я тебя тоже знаю… погоди, сам вспомню… нет, вертится в голове, а не получается!
— Вы меня за дело у Езерче награждали, ваше императорское высочество!
— А, это ты! — на лице великого князя появилось понимание. — Ну, что, не дослужился еще до фельдмаршала?