Все это Теа высказала ровным спокойным голосом с минимумом необходимых эмоций.
– Что за проклятие? – неожиданно спросил эрцгерцог.
– Нехорошее проклятие, – дернула губой женщина. – Называется «Левая рука тьмы»… И снимать его, скорее всего, придется за один раз. Если вообще получится…
– Но у вас же получится, графиня? – забеспокоился фон Эггенберг.
– Не знаю, – пожала плечами Теа. – Попробую. Но очевидно, что пробовать станем не сегодня и не завтра. Мне нужно прийти в себя, отдохнуть, подумать…
– А скажите, князь, – спросила она через мгновение, резко меняя тему разговора, – у вас, в Вене, есть опера?
Вена, двадцать восьмое октября 1763 года
– Могу я узнать, беллиссима, что это было?
Разговор происходил поздно вечером в спальне Теа. Август, правда, некоторое время колебался, стоит ли так откровенно давить на женщину, на которой формально еще не женат, но потом решил, что желания их обоюдны, и все-таки пришел в ее апартаменты. Стоит заметить, что все это было ему внове: и колебания в таком простом деле, как постель, и забота о странных и непривычных переживаниях женщины, с которой вообще-то провел уже вместе не одну ночь. Тем не менее так все и обстояло, как бы противоестественно это ни выглядело в его случае. Ведь, как ни крути, по факту Август являлся темным колдуном со всеми следствиями, вытекающими из этого непростого обстоятельства.
Впрочем, он напрасно волновался. Таня его приходу обрадовалась и даже без стеснения поторапливала, открыто проявляя свое нетерпение, пока он сбрасывал шлафрок, освобождался от ночной рубашки и залезал к ней под одеяло. А там, в жаркой мгле под балдахином, она ему и слова вставить не позволила, с ходу запечатав рот страстным поцелуем. Надо отдать ей должное, временами Теа демонстрировала такую откровенную силу желания и такую беззастенчивую готовность удовлетворить это свое желание любыми, в том числе и самыми экзотическими способами, что даже Августа пробирало. А ведь он не мальчик и много чего успел испытать за свою достаточно долгую жизнь. Вот и сейчас, решив для себя, по-видимому, что прелюдия при первом приступе является излишней роскошью, она сразу же перешла к делу. И Август, не успев даже толком сообразить, как и когда, оказался сразу же в ней и на ней, и все последующие его действия тоже диктовались не столько его мужской природой, сколько азартом и потребностями его партнерши. Он, впрочем, не возражал. О такой буре и таком натиске настоящий мужчина может только мечтать, даже если не столько берет женщину, сколько позволяет ей отдаваться как ей хочется и можется. В любом случае ночь только начинается и он еще успеет проявить свое мужское начало не раз и не два, если боги, разумеется, не решат иначе. И вот если все сложится, как и должно, тогда уже будут и долгие ласки, и бешеный гон, когда правила игры будет задавать уже он сам.